Она была счастлива, что именно Тату вызвался ее встретить. Он был одним из немногих ее сестер и братьев, которые всегда были готовы трепаться о себе, забывая об остальных, так что в их присутствии можно было забыть об изучающих взглядах, а так же об осуждающих, вопрошающих и задумчивых тоже.
Остаток пути она провела в легкой полудреме, вполуха слушая своего брата, как иные слушают радио. Глаз радовался лесу за окном, всем этим дорожкам и тропинкам, по которым она бегала в детстве, протоптанным ногами, наезженным велосипедами и мопедами, проложенными машинами и тракторами.
Но это было тогда, а сейчас она просто гость, случайный путник, забредший в эту глухомань. Она слышал, как лес шепчет ее имя, зовет ее домой, но она притворялась, что не слышит его, не хочет слышать.
Анни смотрела на свое отражение в стекле: серьезные глаза, светлые, финские, водянистые. Недавно выкрашенные в темный цвет волосы обрамляли ее лицо, подчеркивали бледный узкий рот, прямой нос. Анни была красива не кричащей красотой, не так, чтобы оборачивались на улицах, но все же в ней что-то было. Заостренные скулы, прямой взгляд – она все еще достаточно молода, чтобы быть красивой. Через несколько лет, пять, десять, двадцать – кто знает? – у нее пока нет никаких серьезных причин, чтобы постареть, как некоторые люди, как Алекс, который был красив на свой манер – вот бы все так красиво старели, как он, или даже Тату, думала она, глядя на младшего брата – со стороны, где на сидела, не было видно его шрамов. Он стал теперь уже совсем взрослым, во всяком случае, балансировал на грани взросления, темноволосый от текущей в его жилах валлийской крови или саамской или все вместе, в общем, темноволосый, как еще несколько ее братьев и сестер. Но не Анни. Она была светловолосой, а вот Тату с годами должен был стать красивее, благодаря уцелевшей половинке лица уж точно – в любом случае, у него была к этому склонность. Совсем как у Пентти.
Об отце можно было сказать многое, но в первую очередь, что он всегда выглядел здоровым, диким и красивым.
Забавно, что большинство детей унаследовали внешность либо отца, либо матери. Пожалуй, один лишь Лаури был исключением с его темными волосами и словно выцветшими глазами. Конечно никто не знал, как бы выглядели Элина или Риико, живи они сейчас. Первые из длинного выводка детей, которым не удалось пережить свои первые годы: одной – по причине воспаления легких, второму – из-за врожденного порока сердца.
Анни погладила рукой свой живот. Умершие брат и сестра вспоминались ей как расплывчатые неясные образы на пожелтевших от времени фотографиях. Ей всегда было не по себе от самого факта существования этих снимков. Фотокарточки висели пришпиленные на стене спальни родителей. Первый семейный портрет. Совсем другая семья. Семья, которая, возможно, еще была настоящей. Недолгое время.
Могли ли ее братья и сестры унаследовать нрав родителей? Один легкий, светлый, необидчивый. Второй горячий, тяжелый, непредсказуемый. Кажется, всем досталось всего понемножку. Большинство унаследовало черты обоих родителей и, возможно, лишь несколько имели свой собственный неповторимый характер.
Неправдоподобная смесь – крутой неистовый нрав отца и почти русский оптимизм и вера в будущее матери.
Интересно, в кого пойдет малыш Анни? Унаследует ее черты и Алекса, или станет кем-то совершенно иным, ни на кого непохожим, человеком с заранее предопределенной судьбой, независящим от своих родителей и тех ошибок, что им доведется совершить? А какими они были сами, Анни и Алекс?
Разными, ужасно разными. Он – темноволосый внешне и светлый внутри, потому что с легкостью вышагивал по жизни, словно танцор. Он был словно жизнерадостный младший братишка, один из двух в веренице ее собственных. Анни была не такой как Алекс. Ни внешне, ни внутренне.
Некоторые люди красивы на свой манер, словно бриллианты или, может быть, мрамор. Их чертам лица требуется время, чтобы оформиться, они сопротивляются полировке и окончательной доводке. В случае Анни нельзя было сказать наверняка, но сама она подозревала, для нее этот процесс подошел к концу. Скоро ее черты поблекнут, лицо опухнет и станет как у утопленника. Но она никогда не придавала особого значения своей внешности. Она, конечно, ценила красоту, но, как говорится, свет клином на ней не сошелся. В отличие от некоторых ее сестер, заворожено взиравших на собственные отражения в зеркале, или других женщин.