Уже начинало светать, когда час спустя машина въехала во двор усадьбы. В доме и коровнике горел свет, и прежде чем выйти из машины, Анни сделала глубокий вдох.
– Уверен, мамка ужасно обрадуется, когда тебя увидит. Ну, конечно, когда уляжется первый шок.
Тату обнял ее на прощание за плечи и, закурив новую сигарету, поплелся к гаражу, совершенно безразличный к тому переполоху, который Анни совсем скоро устроит в доме своим появлением. Голова вжата в худые узкие плечи, обтянутые тонкой, совсем не по погоде, кожаной курткой, и эта его походка – казалось, Тату парит в паре сантиметров над землей, легкий как бабочка, идет себе, пританцовывая через двор и вообще по жизни.
Сири, кажется, больше всего была обеспокоена тем, что Анни до сих пор не вышла замуж и даже не собирается этого делать. В остальном же для нее не было ничего удивительного в том, чтобы заявиться в родной дом на четвертом месяце беременности. Мама была родом из другого времени, и редко когда разница между поколениями оказывалась настолько большой, как тогда и сейчас.
Потому что для Сири никогда не существовало свободы выбора – она была вынуждена выйти замуж, чтобы выжить. Но юность, проведенная в Карелии в 40-е, и юность в Стокгольме в 80-е – трудно найти два более непохожих мира. Анни ничего не сказала, просто пожала плечами. Сири все равно ничего не поймет. Да мать и сама, наверное, чувствовала, что есть вещи, которые ей не дано понять, поэтому больше не стала приставать с расспросами.
Все младшие братья и сестры, как обычно, сгрудились стайкой вокруг Анни, раскрасневшиеся, сгорающие от любопытства, с восторгом взирающие не только на роскошные и экзотичные рождественские подарки в ее сумке, но даже на необычный кулон на груди сестры. И довольно скоро Анни почувствовала, как ее плечи расслабляются, и только тогда поняла, насколько она была напряжена.
Она дремала на кухонном диванчике, утомленная после сытного завтрака, состоящего из ржаного хлеба с маслом и сыром и свежесваренного кофе – окруженная близкими родными ароматами, которые словно были частью ее генетического кода, тем, на чем она выросла, ее «Я». Все вкусы и запахи были настолько знакомыми, что она поняла, насколько же ей их не хватало в большом городе, лишь когда снова их ощутила. В Стокгольме можно найти что угодно – кроме свежего ржаного хлеба, испеченного руками Сири, это точно.
Анни лежала на кухонном диванчике и разглядывала комнату, дом, который все еще оставался частью ее: она знала все половицы, ей была знакома каждая ступенька на скрипучей лестнице, ведущей на второй этаж, которую построили в тот год, когда родился Хирво, а Анни исполнилось девять.
Она помнила, как пробралась наверх, к родительской спальне, где лежала Сири с новорожденным Хирво на груди – волосы растрепанные, а глаза счастливые. Да, счастливые. Большинство воспоминаний были окрашены грустью или даже кое-чем похуже, но в те моменты после родов мать выглядела всегда такой недоступной. Словно в первые годы жизни ребенка ее жизнь внезапно ускоряла свой темп. И таких первых лет в жизни семьи Тойми было ой как много.
Самые младшие братья, Арто и Онни, играли на полу. Они были единственными, кто еще не начал ходить в школу, остальные, позавтракав, повыскакивали из-за стола, уже готовые жить своей собственной жизнью – Хирво в лес (что он там делал, не знал никто), Лахья по делам, чтобы после отправиться в библиотеку, Вало в Торнио, и теперь в доме было тихо, молчаливо.
В печке трещали поленья, Онни и Арто играли в машинки, а в остальном было тихо.
Слишком тихо.
Тише, чем обычно.
Анни потребовалось время, чтобы понять, в чем же дело.
Ее мама.
Ее мама молчала. Вот в чем была разница. Обычно ее постоянно было слышно: она разговаривала с дикторами из радио, то ругалась на них, то комментировала, то шутила над их словами, и с детьми то же самое, она их поощряла, бранила, сюсюкалась, пела, подпевала, наполняя дом звуками и жизнью.
А теперь тишина.
Когда Сири молчала, она словно бы казалась лучше.
Прежде нашлось бы сто причин, почему она вдруг замолчала, но сейчас Анни поняла, что мать просто постарела.
И когда это успело произойти?
Этого она не знала.
Когда Анни была дома в последний раз?