Время бежит повсюду, а не только там, где ты сейчас находишься.
Сири стояла у стола, склонившись над квашней, и, ритмично двигая руками, замешивала тесто. Выкрашенные в рыжий цвет волосы повязаны косынкой, отчего лицо матери выглядело каким-то голым. Сири. Она никогда не была красавицей, словно ее лицо повзрослело раньше, чем все остальное. Типично карельская внешность, та самая, которую некоторые называют русской, с водянистыми глазами, влажными и бесцветными, высокие скулы обтянуты прозрачной кожей – все это Анни унаследовала от матери. Но черты лица не та вещь, которой можно постоянно гордиться. Теперь Анни видела, как начала провисать на лице Сири кожа, как старость постепенно брала над ней верх. Морщинки вокруг глаз, бескровные, почти белые губы, превратившиеся в тонкую полоску. В общем и целом лицо походило на проколотую покрышку.
Анни захотелось протянуть руку и коснуться матери, похлопать ее по щекам, пока не поздно, но она не стала этого делать.
Вместо этого она осталась лежать на кухонном диванчике, поглаживая себя по животу, как это во все времена делали беременные женщины, бессознательно и чисто рефлекторно, словно пытаясь защитить еще не родившееся дитя или утешить его. Заранее попросить у него прощение за все.
Своего отца Анни еще не видела. Никто даже ни разу его не упомянул. Не было слышно шуток в его адрес, как оно обычно бывало, когда хотелось смягчить тьму за окном, тьму, которая причиняла боль, пугала и давила.
– Как дела на ферме? – спросила она наконец.
Сири замерла, но почти тут же снова продолжила месить тесто. Пауза получилась совсем коротенькой, но Анни все равно ее заметила.
– Хорошо.
Прошлой весной, когда Анни приезжала навестить родных, тогда еще Тармо, ее жутко умный младший брат закончил неполную среднюю школу на год раньше положенного (но это совсем другая история, о которой речь пойдет дальше), так вот, в то время родители очень много ссорились, в основном из-за денег. Экономическая ситуация в стране была крайне нестабильной, государство повысило требования к качеству производимого молока и молочной продукции, и перед фермерами встала необходимость вкладываться в еще более дорогостоящее оборудование, в чем Пентти не просто не был заинтересован, а воспринял буквально в штыки, и еще много лет старший брат Анни, Эско, пытался повлиять на папашу и заставить того понять, что современный фермер выживет, только если займется развитием и модернизацией всего хозяйства. Сири поддержала сына и осудила упрямство мужа, из-за чего и разгорелся весь сыр-бор. Анни прекрасно знала, как Пентти умеет мастерски терроризировать близких. Террор все длился и длился нескончаемо долго, медленно ломая сопротивление.
Должно быть, какая-то часть его натуры получала от всего этого наслаждение. Иначе чем еще можно объяснить упрямство отца?
– Почему бы вам не продать часть своей фермы Эско? Раз он так действительно этого хочет? Чтобы он смог воплотить в свет свои модернизаторские замыслы.
Старший брат Анни хоть и покинул отчий дом, все равно остался жить неподалеку, всего в каких-то десяти километрах от родной деревушки. Он теперь женился, обзавелся своим собственным ребенком и мечтал, чтобы ферма, на которой он вырос, снова начала процветать и смогла дать его жене и детям обеспеченное будущее. Он говорил иногда об этом, так, мимоходом, что он единственный ребенок в семье, кто по-настоящему любит эту ферму, само это место.
Сири пожала плечами, продолжая стоять спиной к Анни, всем своим видом показывая, что этот разговор – просто ерунда по сравнению с самой жизнью, которой она сыта уже по горло.
– Ты же знаешь, будь моя воля, я бы давно продала ему всю ферму целиком. Перестань мусолить одно и то же. В жизни не всегда получается делать только то, что тебе нравится.
– Есть такая штука как развод, слышала?
– В Стокгольме, может быть.
И разговор покатился дальше, как это всегда бывало, стоило вырваться одному случайному слову. Анни хотела, чтобы ее мать получила в жизни второй шанс, пусть даже она знала, что этого не произойдет.
Но это должно было произойти.
Она заслужила покой и отдых. Отдых от настороженных взглядов, которые никогда не дремлют.
Эффект снежного кома.
Наша жизнь отчетливо проступает перед нами лишь спустя какое-то время. Когда живешь сейчас, в данный момент, кажется, что все события, слова и поступки просто происходят одно за другим или параллельно, и сложно понять, как они все друг с другом увязаны. Но то, что мучительно и тяжело сейчас, очень быстро станет тогда, превратится в отдаленное прошлое, которое уже больше не давит и не причиняет боль, и лишь когда ты все это уже пережил, только тогда ты можешь понять, как все связано друг с другом. То, что раньше казалось таким мелким и незначительным или вообще посторонним, все-таки сыграло значительную роль в чем-то большем, о чем мы тогда еще не знали.