Утром двадцатого декабря экзобиолог Марвин Теперман сообщил миру о том, что взрывы «чистого синтеза», ставшие причиной ядерного конфликта, на самом деле были инициированы объектами, вырвавшимися из инопланетного корабля на дне Мексиканского залива. Окрестив эти объекты «трутнями», экзобиолог высказал предположение, что они несли в себе ядерный заряд чистого синтеза, способный уничтожить тысячи квадратных миль земной поверхности. Теперман развил свою теорию, заявив, что переносимые «трутнями» бомбы наверняка срабатывают от солнечной энергии, чем и объясняется ночной полет этих созданий и то, что взрывы происходили только на рассвете. Каким-то образом странное излучение, транслируемое пирамидой Кукулькана, предотвратило срабатывание зарядов, и трутни не выполнили свою задачу.
Однако, если излучение ослабнет, предупредил Теперман, все трутни сдетонируют.
Началась массовая паника.
26
Легкий порыв ветра проник сквозь закрытые занавески и коснулся его лица. Когда туман приступа лихорадки немного рассеялся, он услышал ангельский голос, повторяющий так хорошо знакомые ему слова:
Покачиваясь на волнах то уплывающего, то возвращающегося сознания, он заставил себя приоткрыть глаза, ровно настолько, чтобы увидеть ее, сидящую рядом, читающую ему книгу в мягком переплете.
— Бледна и ты. Пьет горе нашу кровь, — проскрипел он в ответ.
— Мик!
Он открыл глаза и, когда она прижалась к нему щекой, почувствовал горячие слезы на ее лице. Острая боль пронзила его грудь, когда Доминика обняла его и прошептала:
— Я люблю тебя.
— И я люблю тебя. — Ему было сложно говорить, во рту пересохло.
Доминика поднесла к его губам стаканчик с водой, и Мик сделал пару глотков.
— Где…
— В городской больнице Мериды. Раймонд стрелял в тебя. Врачи сказали, что пуля остановилась в нескольких миллиметрах от сердца. Все говорили, что ты должен был умереть на месте.
Он вымученно улыбнулся и прошептал: «Над шрамами смеются только те, кто сам ни разу не изведал раны», а затем попытался сесть, но почувствовал такую боль, что тут же отказался от этой идеи и снова откинулся на подушку.
— Смеяться больше не буду.
— Мик, нам нужно поговорить. Столько всего произошло…
— Какое сегодня число?
— Двадцатое. Завтра день зимнего солнцестояния. Все перепуганы до смерти…
Дверь больничной палаты отворилась, появился врач-американец в сопровождении Энниса Чейни, медсестры-мексиканки и Марвина Тепермана. Мик заметил, что в коридоре остались вооруженные до зубов охранники.
Врач склонился над ним, проверил зрачки.
— С возвращением, мистер Гэбриэл. Как вы себя чувствуете?
— Больным. Голодным. И немного дезориентированным.
— Неудивительно. Вы пробыли в коме пять дней. Давайте-ка осмотрим вашу рану. — Врач начал снимать повязки. — Удивительно. Просто потрясающе. Я никогда не видел, чтобы раны заживали так быстро.
Чейни шагнул вперед.
— Он в состоянии говорить?
— Думаю, да. Сестра, его нужно переодеть, затем сменить капельницу и…
— Не сейчас, доктор, — прервал его Чейни. — Нам нужно несколько минут поговорить с мистером Гэбриэлом. Наедине.
— Конечно, мистер президент.
Мик проводил взглядом врача и медсестру. В поле зрения снова мелькнул охранник.
— Мистер президент? Похоже, со времени нашей последней встречи вы изрядно продвинулись по карьерной лестнице.
Тяжелый взгляд запавших глаз не изменился.
— Президент Меллер мертв. Пустил себе пулю в висок пять дней назад, чтобы заставить русских и китайцев уничтожить выпущенные в сторону США ракеты с ядерными боеголовками.
— Господи…
— Мир изрядно тебе задолжал. Что бы ты там ни активировал внутри майяской пирамиды, оно уничтожило все ракеты.