- Я все получила, Михаил Иванович. Обе посылки дошли: и первая с его вещами, и вторая с его подарками... Спасибо вам. - Голос ее дрогнул, и Нестеров почему-то выпрямился, готовясь к тому, что она сейчас заплачет, плечи ее задрожат от рыданий. Она кинет руки на стол. Но, вероятно; великий утешитель людских несчастий - время уже сделало свое дело: пригасило боль. Лидия Петровна энергично встряхнула головой, кольца ее пышных русых волос подпрыгнули и рассыпались по спине и плечам, и он понял: нет, она не заплачет. Все самое горькое перегорело в ней в жарком огне душевных страданий.
- Я так благодарна вам, Михаил Иванович, за дружбу с ним, - тихо сказала Лидия Петровна и опустила свою голову, скрывая слезинки, навернувшиеся в уголки глаз. - Так благодарна... - повторила она шепотом.
- Нам много предстоит, Лидия Петровна, прожить вместе, и потому я хочу просить вас: не величайте меня, не зовите меня на "вы"... Это как-то отдаляет меня от вас, а я знаю вас, вашу жизнь в течение четырех лет. Мне сейчас кажется - я не сегодня встретил вас, а знаю давно, давно, с тех пор, когда вы бежали до самой реки, вслед за поездом, увозившим Степана, размахивали платком, сдернутым с головы, и кричали: "Степа, жду тебя! Жду хоть сто лет!"
Должно быть, и она помнила об этих минутах. Она вскинула голову, глаза ее еще больше округлились, бледное лицо на мгновение окаменело, и вдруг все его линии и черты смягчились, пришли в движение от короткой улыбки. Воспоминание о минувшем всколыхнуло душу.
- Боже, и это вы знаете! - воскликнула она и порывисто протянула руку. - Согласна, Миша! И меня тоже не величай и зови на "ты": Лида.
Невольно они поднялись оба, схватившись за руки, и минуту стояли, испытывая одно и то же желание: скорее взломать перегородку отчужденности, преодолеть пространство незнакомства, лежавшее между ними, и пробиться к той откровенности, ради которой судьба свела их в этом далеком городке Приреченске.
4
- Степа умер у меня на руках. Я писал тебе об этом, Лида, - сказал Нестеров, когда они сели на прежние места, все еще взволнованные и слегка раскрасневшиеся. - Ранен он был в живот... умирал тяжело. - Нестеров замолчал. Рассказывать ли дальше? Нужны ли ей сейчас подробности смерти мужа? Они и теперь вызывают в сознании Нестерова боль. А каково будет ей, Лиде? Не увеличатся ли ее мучения?
- Говори, пожалуйста, Миша, говори. Я перенесу. Ведь все-таки я врач и знаю, как умирают люди, хоть и в других условиях. - Голос ее прозвучал спокойно и требовательно. Нестеров взглянул ей в лицо. Бледные пятна растекались от подбородка к щекам, вытесняя розоватый оттенок к ушам, чуть прикрытым завитушками волос. Глаза ее, только что сиявшие приветливо и ласково, остановились на какой-то одной невидимой точке, и синева их стала жесткой и неподвижной. Нестеров понял: она готова выслушать любые подробности смерти мужа, ее ничто не выведет из этого состояния сосредоточенной замкнутости.
- Он был белый, весь какой-то алебастровый, когда я принял его от солдат на свои руки, - сказал Нестеров, решив про себя ничего не смягчать. - В ту же минуту я понял: он не жилец... Он совсем уже изошел кровью... Сквозное ранение... - Но Нестеров так и не смог рассказать ей обо всем том, что и до сих пор отчетливо виделось ему страшным видением: вспоротый живот, оттуда булькала какая-то липкая бурая жижа. - Он был без памяти. Крепко сомкнутые губы и ввалившиеся щеки сделали его лицо сердитым, отчаянно сердитым. Возможно, смерть старалась запечатлеть его самочувствие в последние минуты жизни: был миг - сознание вернулось к нему. Этот миг совпал с теми секундами, когда я подхватил его под плечи и, придерживая голову, прижал к себе.
Он вдруг открыл глаза и узнал меня. Он вскинул руку, желая, по-видимому, обнять меня, но рука не послушалась его. Она упала на грудь, залитую кровью. "Мишка, действуй, как договорились!" Это были последние слова, на какие у него хватило сил. Он обмяк, стал каменным, и я опустил его на землю. Солдаты раньше меня поняли, что это конец. Они скинули шапки, а я все еще не верил. Встал на колени, положил его голову на ладонь и долго звал его: "Степа, Степан! Стенька Разин, очнись!" Подошли санитары с носилками: "Зря вы его кличете, товарищ полковник. Не дозоветесь. Он уже в вечности. Оттуда не откликаются". Голос санитара послышался над моим ухом.
А когда бой закончился, мы похоронили его, как хоронят воина, салют, марш под оркестр, приспущенное знамя...
Нестеров умолк, потянулся в карман за папиросами, но, вытащив пачку, не решился закуривать без разрешения. Лида заметила его колебания, взмахнула ресницами, выдохнула вместе с болью, подпиравшей под горло:
- Кури, Миша!
- А ты знаешь, Лида, что скрывается под его фразой: "Мишка, действуй, как договорились"? - после жадной затяжки спросил Нестеров, обеспокоенно поглядывая на Лиду, которая сидела как оцепеневшая.
- Не знаю, Миша, - по-прежнему не шевелясь, сказала Лида.
- Разве он не присылал тебе "Клятву дружбы"? - Нестеров не мог скрыть недоверчивой нотки в голосе. - Мы договаривались. Он не мог не послать. Вспомни-ка! Это было давно. Мы еще воевали на нашей территории... Бои не утихали ни днем, ни ночью... И мы решили, как реалисты, правде смотреть в глаза...
- Не помню, Михаил Иваныч. Простите. - Она упорно не меняла позы и смотрела на него незрячими глазами.
"Опять величает, и на "вы"... - Он сделал вид, что не заметил ее оговорки.
- Странно... А между тем в "Клятве дружбы" были сказаны слова, важные для остающихся жить...
И вдруг она оживилась, безвольные руки, лежавшие на коленях, взлетели; глаза засверкали, и в них появилась усмешка:
- Вспомнила, Миша! Это было что-то необычное, в духе Степы, который любил изобретать разного рода трактаты, договоры, условия, уставы, положения... Ему бы быть не директором школы, а Цезарем. Прочитав тогда, я подумала: не были ли вы в подпитии? - Она тоненько и очень робко рассмеялась.
- Вот уж нет, Лида! - загорячился Нестеров, заполняя комнату клубами табачного дыма. - Все это было составлено всерьез и, как видишь, не шутки ради. Да и до шуток ли было нам? Послушай, что тут говорится. - Нестеров запустил руку в боковой карман пиджака и вытащил оттуда черный бумажник. Придерживая бумажник протезом, он извлек из него бережно сложенный вчетверо лист бумаги, развернул, разгладил ладонью по столу: - "Если одному из нас придется погибнуть в битве с врагом, - приглушенным голосом, отчетливо произнося каждое слово, начал читать Нестеров, - то другой во имя нашей боевой дружбы никогда не забудет о своем долге перед памятью погибшего, перед будущим его родных и близких.