Он запустил ложку в густой красный дымящийся борщ и от удовольствия причмокнул губами.
― Ну-ка, Верунчик, подай мне деревянную ложку, такой борщ надо есть, как наши деды едали…
― Ещё раз назовешь меня Верунчиком, я тебе этой ложкой по башке так съезжу, что мало не будет! – очень зло прошипела Вера, вытаскивая ложку, – а лучше не выпендривайся, и скажи честно, что горячо тебе, вот и просишь деревянную ложку.
― Ну, прости… забыл… устал я…
― Ну и хорошо, поешь, за собой уберешь, и заваливайся спать. Всё равно после еды от тебя никакой пользы не будет.
― Верочка, а где Вовка?
― Шляется где–то.
― А уроки сделал?
― Вот сам его и спроси, я над ним не надсмотрщица.
― Хорошо, спрошу сам. Так вот, а дельце это, сдается мне, очень глубокие корни имеет. Много там замешано людей и весьма богатых и влиятельных. Семейка эта очень даже примечательная. Да ты слушаешь? Хорошо. Лев Давидович, почивший папаша их, имел брата Игоря Давидовича, который нынче в Бельгии тем же бриллиантовым бизнесом занимается…
― Чай будешь?
― С Ленинградским тортиком. Остался ещё? Вовка не умял весь? Он может.
― Остался. Я спрятала, а то действительно всё под чистую съел бы.
― Спасибо, Вера… Так вот, сестра его одна в Нью–Йорке проживает, другая в Москве. Дети его, внешне, по крайней мере, вообще к занятию папаши отношения не имеют, но кто знает,– следователь начал откровенно увлекаться.
― А вы, Андрей Степанович, всем подряд эту тайную информацию разбалтываете, или только мне из родственных чувств, так сказать?- насмешливо остановила его жена.
― Вера… чего ты? Ты ж сама в милиции служила и отец твой, чего ж подкалываешь?
― Ладно, ладно, валяй дальше, я это так, проверить.
― Семья там еврейская очень крепкая, все в связи друг с дружкой, деньги делают, друг друга тянут и в обиду не дадут. Даже завидно.
― Оставь ты евреев, Андрей Степанович, они хотя бы иноверцы, они пришлые, им на Русь и на нас наплевать! А тут наши русские воруют! У своих же, у себя же! И крупно ведь воруют! Вот, что особенно обидно, Андрюша. И деньги эти или до казны не доходят, или из казны утекают!
Она с тоскою посмотрела на окно в кухне, причудливо разукрашенное зимним ледяным узором. За окном трещал мороз, пробегавшие по замороженным рельсам трамваи издавали на поворотах протяжный истошный стон, словно режут скотину.
― Черт, как серпом… – выругался Андрей,– когда уже переедем? Надоело.
― Переедем, будь уверен. Я вот скоро снова в городской совет устроюсь, будет у нас и новая квартира, и дача, и хорошая школа у Вовки. Забыл, я ведь экономист по образованию, деньги считать умею.
― Это ты про комиссии всякие, что разрешения выдают на строительство, да на бизнес? Сама же минутой ранее чиновников–лихоимцев поносила, а теперь… – язвительно, но не зло бросил он.
― Тьфу, дурак! «Деньги – не рожь: и зимой родятся», так мой отец говаривал. А что ты предлагаешь? Смотреть, как другие богатеют за твой счет и палец сосать?! – в сердцах отпарировала Вера,– Я же не из казны государственной тяну, а с вора шкуру снимаю. Сам–то денег делать не умеешь, только плакаться умеешь. Вот поучился бы у евреев! Я же не про взятки тебе говорила. Взятка это, что? Тьфу, мелочь! Взятку на Руси тысячу лет брали, берут, и будут брать. Это уже в крови. Я тебе про большие деньги, про деньжищи толкую!
― Ладно, понимаю,– он с опаской покосился на жену, зная, что не стоит доводить её до точки кипения. Он побаивался Веры, понимая её превосходство над ним. Вера была человеком прагматичным, волевым и деловым. Характер у неё был крут, в отца, подполковника милиции, погибшего в автокатастрофе. Он тоже был человеком сильным, смекалистым, не огранивающим себя предрассудками совести, шедшего по карьерным ступеням, даже ступая по головам друзей и приятелей. За относительно короткое время службы в милиции Ленинграда, а затем Петербурга, Василий Петрович построил себе шикарную дачу в пригороде Петербурга, обрел высокие знакомства и доверие и поднялся бы, вероятно, очень высоко, если бы не эта неожиданная, непредвиденная скоропостижная смерть. И именно тогда, когда он развелся с матерью единственной дочери Веры, и женился на молодой очаровательной фотомодели возраста чуть старше Веры. Но дочь отнеслась к его браку и разрыву с матерью, как раз легко и спокойно, в духе времени, в отличие от матушки. Она не любила свою мать за её внешнюю непривлекательность, а скорее, пожалуй, за не умение и не желание следить за собой и идти в ногу с модой. Ибо в интеллектуальном плане, её мать стояла много выше отца. Рядом с отцом она внешне выглядела серым безликим воробушком. Отец же Веры Васильевны Василий Петрович был крупным видным мужчиной, этаким запорожским казаком, приехавшим в Ленинград действительно из Запорожья ещё юношей и сохранившим свой неизгладимый украинский акцент, свою родную украинську мову. Он женился на русской женщине, библиотекарше по образованию, которая влюбилась в красавца Василия без ума. У неё была скромная квартира в городе, именно та, в которой теперь и проживали Вера с Андреем и сыном Володей. Родившись и проживая в Петербурге, Вера избавилась полностью от акцента отца, но гордясь им, взяла за пример его подход к делам, людям и жизни. Без неё вряд ли семья Мартыновых смогла приватизировать даже эту маленькую квартирку, которая сегодня, спустя всего несколько лет со дня приватизации стоила в пять раз дороже.