Он сидел, понурив голову, как смиренный раб под ударами хлыста! Он никогда не выглядел так безобразно беспомощно! Так ущербно! Так нище! Страшное заключалось для него в том, что он осознавал это. Он понимал всю правоту её, но хуже было то, что он признавал свою вину и даже не пытался оправдать себя! А это означало, что он уже судил себя сам! А что может быть страшнее суда собственной совести?! Если, конечно, она ещё жива в душе человеческой!
Но, вдруг, перед ним открылась и другая Правда – вся Бездна безысходности! Черная дыра в конце туннеля! Ни огня, ни искорки! Жить так, по словам его сына, было невозможно!.. Жить иначе – не было сил! А значит, Небытие оставалось единственным выходом! И значит, он, нет, они оба, они с Шаем, были правы, предприняв попытку положить конец их страданиям!
В эту минуту раздался вежливый стук в дверь. Они оба, каждый занятый своими мыслями, вздрогнули. Шая не было дома. Он находился в госпитале. Арье через силу поднял голову. По серому лицу Номи пробежала болезненная гримаса. Она пошла открывать. На пороге оказался раввин Эзра.
27
― Вы сами больны, Арье! Вам нужна помощь! Медицинская помощь! – доктор Шапиро пытался сдерживать себя.
― Возможно… да… – глухо ответил Арье, глядя в сторону,– но не сейчас. Я был болен… тогда… в той прежней моей жизни. А тут прозрел и излечился!
― Но как же вы…
― Пошел умирать за сыном?
Арье замолк и задумался. Доктор пытался было что–то сказать, но он остановил его жестом. Наконец, он распрямился на стуле и жестко посмотрел доктору в глаза. Был он в этот миг строг, собран и холоден.
― Видите ли, доктор, я верю, у человека есть право выбора… на жизнь и на смерть. На бесконечное страдание и обретение покоя. Мой сын, к сожалению, для него и меня, умен чрезмерно для своих лет. Глубина его чувств, восприятие мира, сравнимы с прозрением седовласого старца. А ему всего лишь пятнадцать. Это отягощает существование.
― Мда, но суицид для взрослого опытного человека как вы… говорит всё же о болезненном состоянии мозга! Я бы рекомендовал вам обследоваться. Вы не обижайтесь, дорогой, я вас не желаю запугать, вовсе нет, но… положение ведь критическое. И главный вопрос теперь как мальчик выйдет из нового кризиса? И как вы сможете ему помочь?!
28
В кабинете следователя Мартынова на девять часов утра была назначена встреча с Генрихом Львовичем. Мартынов немного нервничал. Самого Генриха Львовича он не боялся, то есть чувствовал слабость последнего и своё превосходство над ним. Но Генрих Львович, на сей раз, наотрез отказался встречаться со следователем один на один, даже в его собственной квартире, и теперь должен был прийти с адвокатом.
«Двое против одного – борьба не равная, – рассуждал про себя Мартынов, – так бы я подавил этого Генриха, один на один он бы сломался, а теперь этот адвокатишка, подлец, (и зачем только позволили принять такой закон!) – будет всякий раз останавливать его от опрометчивых компрометирующих его ответов. Чёрт!»
Наконец секретарша доложила о прибытии подозреваемого господина Фридланда.
― Прошу вас, Генрих Львович, – с самой располагающей улыбкой встал из-за стола Андрей Степанович, – проходите, садитесь.
Они вошли. Генрих Львович обрюзг за последнее время, был бледен, подавлен и все его чувства играли на его лице. Одет он был в темно-синий добротный костюм тройка, с галстуком в тон. Рядом же с ним присел наоборот, очень уверенный в себе молодой человек, высокий, загорелый, с копной густых русых волос и острым, пронизывающим взглядом светло-серых глаз. Стального цвета костюм с расстегнутым воротничком голубой рубахи без галстука демонстрировали его независимость и свободу выбора решений. Он был бы красив по–своему, если бы не слишком крупный нос, напоминающий картошку.
― Позвольте представиться, Илья Арсеньевич Развозов, адвокат Генриха Львовича.
Он только привстал, но не протянул Мартынову руку для пожатия, как того ожидал следователь, и тот остался разочарован.
― Итак, господа, господин Фридланд Генрих Львович приглашен мною по делу (он сообщил формальный номер дела), как подозреваемый в попытке организации покушения на жизнь родного отца - Льва Давидовича Фридланда, а потом и на следователя полиции при исполнении служебных обязанностей Мартынова Андрея Степановича, то есть меня, о чем есть ясные и точные показания в деле.
Генрих Львович, мы уже обсуждали с вами вопрос вашей причастности к смерти вашего отца. Вы отрицаете всякое своё соучастие в заговоре против Льва Фридланда с целью овладеть его наследством и разделить его между всеми детьми. Это так?