Когда горничная проводила меня через обширный, роскошно обставленный холл огромной квартиры на двенадцатом этаже дома № 74 по Парк-авеню, куда я был допущен после того, как объявил, что пришел по поручению мистера Гленна Прескотта, и показала полутемную холодную комнату с мебелью, покрытой чехлами, мне понадобился только один взгляд на красавицу, стоящую возле пианино, чтобы осознать всю глубину своего заблуждения.
Она улыбнулась.
Не стану утверждать, будто улыбка предназначалась мне. Она просто улыбнулась.
— Мистер Гудвин? От мистера Прескотта?
— Совершенно верно, мисс Кари.
— Наверное, мне бы следовало отказать вам. Но я не люблю этого делать. Такое пуританство!
— Почему же именно отказать?
— Да потому что если вы действительно от него, то сейчас начнете меня запугивать, не так ли?
— В отношении чего, интересно?
— Послушайте, хватит ломать комедию.
Она снова улыбнулась.
Я минуточку подождал, убедился, что добавлять она ничего не намерена, и сказал:
— Фактически, прислал меня вовсе не мистер Прескотт, а Ниро Вульф. Сестры Ноэля Хауторна поручили ему обсудить с вами завещание их брата.
— Ниро Вульф, детектив?
— Он самый.
— Какая прелесть! И когда же он ко мне приедет?
— Вся загвоздка в том, что сам он никогда ни к кому не ездит. Просто терпеть не может сдвигаться с места. Им издан специальный закон, в котором уголовным преступлением считается любая его попытка выйти из собственного дома. Это случается крайне редко. И только не по делу. За нужными людьми по его поручению гоняюсь я.
Брови у нее приподнялись.
— Значит, вы приехали пригласить меня к Ниро Вульфу?
— Совершенно верно. Только никакой спешки. Сейчас половина пятого, а он ожидает вас не раньше семнадцати пятидесяти.
Она покачала головой.
— Очень жаль. Было бы так интересно поболтать со знаменитым детективом.
— Вот и поболтайте.
— Нет.
Ничего тверже этого «нет» я в жизни не слышал.
Я внимательно на нее посмотрел. Куколкой здесь и не пахло. Она была чем-то совершенно новым и непонятным. Я бы не мог назвать ее ни обаятельной, ни уютной, ни холодной, ни хорошенькой. Скорее темноволосая, чем светловолосая, но в то же время и не брюнетка. И черты лица ее не отвечали требованиям, предъявляемым к кинозвездам, но ты этого почему-то не видел. Перед тобой была только она. Стыдно сказать, но, обменявшись с ней парой фраз, я сник.
За девять лет работы детективом я настолько очерствел и лишился всяких сантиментов, что рассматривание любого человека считал частью своих обязанностей, но в глазах Нейоми Кари таилось нечто, заставлявшее меня и вглядываться в них непрестанно, и тут же, смутившись, смотреть в сторону. И это вовсе не было добрым старым приглашением погреться у камина, ибо на меня такие вещи не действуют. Нет, сквозило в них что-то сугубо женское, точно у самки, манящей самца. И еще там ясно читался нахальный дерзкий ум… Именно это меня и смущало. А оттого, что она все прекрасно понимает, мне было совсем тошно.
— Сказать по правде, — снова заговорил я, — к вопросу подошли весьма глупо. Насколько я понимаю, утром сюда притащился мистер Стоффер и заявил, что, если вы не поделитесь, вдова Хауторна попытается опротестовать завещание.
Она улыбнулась.
— Да. Осси действительно что-то такое лепетал.
— Осси? «Окостенелый»? Очень ему подходит.
— По-моему, тоже. Рада, что вам понравилось…
— Понравилось… Только Осси вас обманул… На деле все обстоит еще хуже… Если бы просто суд!
— Господи, как неприятно. Что же там еще?
Я потряс головой.
— К сожалению, на такие сообщения меня никто не уполномочивал… Знаете, эта комната — самое холодное место, где я сегодня побывал. Если вы располагаете временем, я могу дать один полезный совет. Скажите, эти штуковины на четырех ножках — стулья?
Она громко рассмеялась.
— Садитесь, прошу вас, мистер…
— Гудвин. Арчи.
— Садитесь, пожалуйста.
Только теперь она отошла от пианино. Было очень приятно наблюдать за ее движениями, легкими и целенаправленными.
Она нажала на кнопку звонка.
— Что-нибудь выпьете?
— Стакан молока, с вашего разрешения.
Я уселся в двух шагах от нее. Горничной было велено принести стакан молока и бутылку боррадановской воды. Мисс Кари отказалась от предложенной сигареты и, когда я закурил свою, произнесла: