…- Судя по всему - дополз, - я ещё раз осмотрелся. Говорить о прошлом не хотелось совсем. Вспоминать его было страшно. Но одно НАДО было сказать…
- Тошк, - окликнул я его, - а я ведь тебя сдал. Я сказал, что оставил тебя на вершине кургана… когда мне про комаров объяснили.
- Ну сказал, - усехнулся Энтони. - И я бы сказал, если бы таким пригрозили.
- Понимаешь, - мучаясь от стыда, поспешно продолжил я, - если бы били… или ещё как-нибудь… я бы…
- Брось, - Энтони толкнул меня в плечо, - это всё ерунда. Я на этом кургане что - святым духом оказался?
- Не совсем… - вздохнул я, вспомнив лес и свой путь через него.
- Ну вот и брось, говорю… Лучше бы выяснить, где это мы всё-таки?
- Мы… - я осекся - в смежной комнате зашаркали шаги. - Вот сейчас и выясним.
…Почти пятьдесят лет Александра Ильинична проработала учителем в Разгуляйской основной общеобразовательной школе. "Очень подходящее название - Разгуляйская," - добавила она. Поэтому её трудно было чем-то удивить. Однако - и к ней не каждую ночь вваливались такие гости, как три дня назад. Старушка собиралась ложиться спать, когда в дверь поскреблись. Причём странно - внизу двери.Александра Ильинична даже испугалась, но дверь открыла.
НА крыльце лежал рослый мальчишка в окровавленной, драной пятнистой форме. От него буквально несло страшным жаром.Склонившуюся над ним Александру Ильиничну он не видел и, прошептав: "Хэлп… Эндрю нот филлинг вэлл… фор годнэсс сэйк…"27 - окончательно потерял сознание.
Английского старушка не знала, так как в своё время учила немецкий, да и его хорошо знать в те времена в среде учеников считалось предательством Родины. Но догадалась осмотреться - и обнаружила второго мальчишку. Он лежал в трёх метрах от крыльца на самодельной волокуше - тоже без сознания, покрытый жуткими опухолями и мазками крови, вообще голый.
Звать на помощь было некого - врача или хоть медсестры в Разгуляе давно не было, народу тоже почти не осталось, но Александра Ильинична самоотверженно взялась за дело и справилась сама, хотя оба её ночных гостя фактически были при смерти. К счастью, в молодости она получила на военной кафедре ВУЗа образование военфельдшера и ещё в школе работала и за врача. Пулевые ранения ей тоже приходилось лечить…
…Мы прожили у этой гостеприимной и немного суетливой бабули ещё четыре дня - и за это время она нас расколола так, как не удавалось ещё никому за время путешествия. Да мы, собственно, и не таились - это было бы по меньшей мере неэтично и некрасиво в отношении человека, вытащившего нас с того света. Кроме того, оказалось, что разговоры вслух здорово помогают систематизировать узнанное.
Рассказали мы ВСЁ вечером четвёртого дня, потому что утром собирались уходить. Разгуляй вымирал, но, как ни странно, магазин в деревне был - его держал один предприимчивый уроженец деревни, давным-давно живший в Тамбове. Держал себе в убыток, из чистой ностальгии по родным местам, но нам от этого было только лучше. Деньги у Энтони уцелели, и мы смогли запастись продуктами и двумя школьными рюкзаками, а заодно и подходящей одеждой для меня. Просто нечестно было бы уйти от старушки, не заплатив ей хотя бы рассказом -любопытства открыто она не выказывала,но нужно было быть дураком, чтобы не понять её чувств…
Рассказывать взялся Энтони. Пожилые люди умеют и не стесняются сопереживать рассказу, но Александра Ильинична слушала, сидя неподвижно, подперев голову рукой, только в выцветших от старости глазах отражался огонёк керосиновой лампы…
…- В Белом вам повезло, внучки, - сказала она, когда Энтони замолчал. - Ох, повезло… Расселяли его аж в 78-м, так людей-то силой увозили, нехорошо получилось. С тех пор дурное то место, немало людей там пропало. А на ту стаю собачью облавы делали - убьют одного-двух, а стая уходит… Ну и нечисть, само собой, - как о чём-то обычном, сказала она. - В доме-то ведь два духа живут: домовой и кикимора…
- А она разве не в болоте? - осторожно осведомился я. Александра Ильинична покачала головой:
- Уж много раз слышу такое, а откуда взялось - не пойму. Кикимора - злой дух дома. Если люди из дома уходят, а домового с собой не берут - он умрёт скоро, не может без людей. А кикимора - ничего, живёт, только ещё злей становится… - бывшая учительница помолчала, а потом вдруг скзаала, словно решилась: - Может, и не надо вам рассказывать - опасное дело… А только и молчать - не по-людски, раз уж ты так к своему стремишься, и не ради денег… - она кивнула Энтони. - Люди о своём прошлом, о тех, кто жил до нас, помнить должны… Говорите, учитель татариновский с вами беседовал? Всё он правильно рассказал. И Татариново, и Погорелое - сёла молодые, нашествия монгольского не помнят, конечно. И курган тот, что в лесу - его Горелой Могилой по-тому называют, что там умерших от холеры сжигали. А вот одного он не знает. Может, и рассказывали ему, да забыл - а может, и не попалось никого, кто рассказать мог. Это немногие помнят - нам прадед рассказывал, он в параличе лежал три года, но ни память, ни речь не потерял, вот и говорил - много, словно торопился… Может, и не случайно вас к моему дому вывело… - она внимательно посмотрела на нас и, кивнув каким-то своим мыслям, заговорила снова: - Курган тот - древний. Горелой Могилой его стали называть после холеры, а до этого называли Княжьей Могилой…
У меня захватило дух. Неужели… вот оно?! Ради одного этого мгновения стоило пройти через всё,выпавшее нам…Честное слово - стоило! Энтони закусил губу и, не мигая, смотрел на Александру Ильиничну, лишь спросил отрывисто:
- Почему?
- Да потому, что и есть этот курган - княжья могила. Жил там князь с дружиной, стоял его городок - небольшая крепость, пограничная, как ты говорил - и погиб он там, когда монголы пришли, защищая рубежи Отечества… Так выходит, что курган - могила и для князя, и для дружины его. Прадед говорил, что враги князя убили - и неприбранным бросили, не по-христиански. Вот Пётр-ключарь - знаете, кто это? - и не пустил его в рай. Хотел, а не смог, потому что православному путь туда без погребения заказан. Но всё-таки князь за родную землю жизнь отдал, себя не пожалел - вот и сказано было ему именем Божьим, что быть ему и после смерти на рубежах родной земли, как и прежде, её защитником. С той поры уж какой век несёт он службу… Что в давние времена было - я не знаю, врать не буду. А вот не так чтобы давно были случаи. Раньше-то запрещали об этом говорить, да ещё если в школе, с детьми, работаешь… - она вздохнула: - Вы не думайте только, что бабка из ума выжила. Рассказам этим свидетели есть. Было это в 18-м году, как раз в самом начале гражданской войны… Собрались в наших краях челове двадцать офицеров, что после Первой Войны по домам вернулись с фронтов, да из плена германского. А с ними столько же примерно юнкеров, мальчишек вроде вашего, они сюда из Москвы ушли… Их всех как раз силой в Красную Армию забирать начали, вот и решили они тайком к генералу Маркову на Кубань уйти. Знаете такого?
Я кивнул:
- Он в Добровольческой Армии командовал, у белых, в самом начале войны. А потом погиб.
- Верно, - покивала тоже Александра Ильинична. - Ну вот… Народ бывалый, огни и воду прошли, оружие у них было, едой запаслись… Только нашёлся такой Иуда, рассказал комиссару продотряда, что недалеко отсюда, в Колобове, стоял. Однако, и добрый человек нашёлся - предупредил, чтоб уходили… Учили в школе, как в ту войну русский русского убивал, словно настоящего врага? И красные, и белые - все в крови были… - она вздохнула. - Поняли офицер и юнкера, что будет им смерть. Продотряд-то - как бы не триста человек, а их всего три десятка! Ночью и ушли - прямиком через цнинские болота. Комиссар и гнаться не стал - рукой махнул. Болота там гиблые… Мол, одна им могила будет, и с похоронами не возиться… А всё ж прошли они болота насквозь! - торжествующе объявила Александра Ильинична. - И КАК прошли, - она понизила голос. - Увязли они в топях, как муха в меду. Ни вперёд, ни назад! Куда ни сунься - везде топь страшная, окна бездонные, вода мёртвая. А тут ещё туман с болот встал - дурной туман, волю у людей отнимает, а все страхи в нём растут…