Мэтр Олборн снова надел пенсне и сделал глубокий вдох.
– «Ужас над Лондоном», сочинение доктора Джона X. Ватсона…
Я подскочил на своем кресле.
– Моя рукопись!
– Вам знаком этот документ, мистер Ватсон?
– Конечно! Это моя рукопись.
– Она не была опубликована?
– Нет. Шерлок Холмс забрал ее у меня. Он собирался внести изменения. В любом случае в том виде, в каком она была, ее нельзя было публиковать. Многое нужно было переделать, а что-то и вовсе удалить…
Мэтр Олборн снова с уважением посмотрел на увесистый труд.
– Вот это все меняет. Неизданное приключение великого детектива. Чтение обещает быть захватывающим.
Лестрейд не разделял его бурного энтузиазма.
– Эта рукопись не содержит ничего, что не было издано. Я знаю все истории, на которые вы намекаете. Мы ведь не собираемся снова прочесть о десятках преступлений только из-за того, что такова последняя воля Шерлока Холмса?
– Не о десятках, их всего пятнадцать. Пятнадцать дел, ни больше ни меньше.
– Ну пятнадцать так пятнадцать, раз уж вам так хочется. Но и это слишком много для дел, которые уже раскрыты. Преступники найдены и…
– Вы в этом уверены?
– Разумеется, ведь именно я вел эти расследования.
– Разумеется.
– Более того, я не понимаю, каким образом это сочинение может являться приложением к завещанию Холмса.
– Действительно, – согласился нотариус, – это довольно необычно.
Майкрофт Холмс бросил на Лестрейда пронизывающий взгляд.
– Это последняя воля моего брата. Мы обязаны уважать ее.
Сказав это, он движением руки попросил нотариуса покориться.
Лестрейд скрестил руки на груди, весь его вид свидетельствовал о крайнем раздражении.
– Чем раньше мы начнем, тем скорее закончим!
Мэтр Олборн откашлялся и приступил к чтению рукописи.
3
День повис в сумеречной атмосфере, будто забыв заняться. Зиме не было видно конца. На улице едва можно было вздохнуть. Промозглая стужа сковала Лондон. Глаза краснели, легкие были раздражены, дыхание свистело, все щурились и чихали с утра до вечера. Город наполнился зловонием. Туман стал желтым. Угольная пыль с сахаро-рафинадных заводов и с фабрик Ист-Энда[1] придавала строениям погребальный вид, а памятники походили на трубочистов.
С начала холодов в городе было зарегистрировано небывалое число смертей. У Лондона были все шансы побить мрачный рекорд зимы 1886 года, когда 11 500 человек скончались от бронхита, эмфиземы и астмы. Бездомные замерзали десятками. Темза местами покрылась льдом, и сырой холодный ветер гулял по городским улицам.
Даже я, никогда прежде не имевший проблем со здоровьем, не мог до конца излечиться от возвратного тифа.
Обессиленный, я проводил целые дни в нашей квартире в ожидании благоприятных перемен, которые позволили бы мне наконец выйти на улицу. Каждый день моя деятельность ограничивалась описанием приключений моего товарища и чтением модных романов, которые приносил мне мой друг и литературный посредник Лондон Кайл.
В тот вечер я задремал, убаюканный потрескиванием огня в камине и стуком дождя в оконное стекло. Холмс склонился над письменным столом. Он без устали изучал свою картотеку и криминальные архивы.
Мой сон прервал звук колокольчика у входной двери. Почти сразу после этого с лестницы донесся шум торопливых шагов. Мы услышали мужской голос, прерываемый протестами миссис Хадсон:
– … увидеть мистера Холмса… очень срочно…
– Вытрите ноги… вы ведь все перепачкаете…
– Да оставьте меня… нет времени… дело государственной важности…
Внезапно на пороге нашей комнаты возник великолепнейший экземпляр сыщика, запыхавшийся и обливающийся потом, в сопровождении разъяренной миссис Хадсон.
– Этот господин… – начала она.
Лестрейд не слишком учтиво отстранил нашу хозяйку.
– Холмс, побег! Миллбэнк! Сегодня утром!
Мой друг поднял голову и посмотрел на вновь прибывшего.
– Успокойтесь, друг мой. Сядьте поближе к камину и расскажите, что произошло.
Полицейский отряхнулся, как мокрая собака, и плюхнулся в кресло, издав звук упавшей груды влажного белья. Он хотел вытереть лоб рукавом, но в результате еще больше намочил лицо.
– Заключенный, некий Марк Дьюэн, исчез.
– Когда обнаружили побег?
– Сегодня утром, в начале седьмого. Ночной сторож только ушел, а его дневной коллега приступил к службе. Он обнаружил, что камера номер двадцать четыре пуста, а, дверь заперта. Настоящая загадка.
Лестрейд сделал неопределенный жест рукой. Брызги воды оросили паркет.
– Заключенный будто испарился. Тюрьма Миллбэнк знаменита своей надежностью. Оттуда еще никому не удавалось бежать. Нужно отыскать беглеца. Время не терпит.
Холмс набил трубку свежим табаком и закурил.
– Зачем вы молчали 19 часов, прежде чем сообщить мне об этом?
Полицейский поднялся. Он будто ждал этого вопроса.
– Мы… мы обшарили всю тюрьму сверху донизу, весь день искали улики. Мы рассчитывали допросить ночного сторожа, но он не вышел на службу в шесть часов вечера.
Холмс затянулся и некоторое время внимательно разглядывал завитки дыма, устремившиеся к потолку.
– В таком случае ваша загадка вовсе не загадка. Его спокойствие раздражало полицейского.
– Вы ведь не хотите сказать, что знаете, где находится заключенный?
Следуя привычке, которая многих выводила из себя, мой друг не ответил прямо на вопрос.
– Отбросьте все нереалистические гипотезы, мой дорогой Лестрейд. Разгадка в той версии, которая останется, даже если она покажется вам невероятной.
Лицо «дорогого Лестрейд а» в тот момент выражало изумление и досаду. Что касается меня, то я уже давно потерял способность удивляться чему бы то ни было. Кроме того, мне было хорошо известно, что мой товарищ не даст никакого объяснения, прежде чем не убедится в достоверности своих гипотез.
Холмс встал, потянулся, надел пальто, старательно застегнул его до самого воротника и неторопливо направился к двери. Лестрейд, громко топая, устремился за ним.
Удача улыбнулась нам. Свободный экипаж проезжал мимо дома 22lb именно в тот момент, когда мы из него вышли. Несмотря на проливной дождь и скользкую дорогу, Лестрейд приказал кучеру гнать во весь опор. В течение поездки наш друг тщетно пытался высушить свою одежду, проклиная погоду. Я краем глаза наблюдал за Холмсом. Казалось, он дремал. Но я знал, что мозг его работает в полную силу. Чего бы я только ни отдал, чтобы хоть на мгновение проникнуть в мысли этого невероятного механизма дедукции!
Исправительная тюрьма Миллбэнк стояла на месте крепости, построенной в двенадцатом веке. С зубчатыми башнями, бойницами и стенами из строительного камня, износившимися со временем, она, казалось, выплыла из густых туманов Средневековья. Не хватало только подъемного моста и водяного рва, чтобы дополнить это впечатление средневекового замка.
Нас встретил – если здесь уместно это слово – толстый, неряшливо одетый человек. Мясистые багровые щеки свисали с обеих сторон его тупого лица, почти голый череп походил на тундру, усеянную шальными прядями, колышущимися на ветру. Каждый его жест вызывал волну, сотрясавшую жир на руках и животе. Он нерешительно протянул нам руку, влажную от пота.
– Балтимор Компостел, начальник тюрьмы. Вы не сообщили о своем визите заранее.
Мягко говоря, наше присутствие не вызывало у него энтузиазма. Его блуждающий взгляд походил на взгляд мальчишки, который наделал глупостей и теперь трясется от страха, зная, что его будут ругать. То и дело вытирая пот со лба куском тряпки, которая прежде, видимо, была носовым платком, он быстро пробормотал, едва переводя дух:
– Мы имеем дело с неразрешимой загадкой, мистер Холмс. Этого никак не могло произойти. Еще никто не убегал из Миллбэнк и…
Холмс остановил его движением руки.
– Я знаю, Лестрейд мне уже все рассказал.
– … последствия этого могут быть весьма трагическими, – продолжал человек, не сбавляя темпа. – Заключенные Миллбэнк – самые опасные преступники во всей Англии.