– Вы ничего определенного не видели?
– Видела. Он был вне себя от ярости. Он мстил.
– А потом?
Но спиритка смотрела в бесконечность – она погрузилась в странную медитацию. Лестрейд раздосадованно положил блокнот обратно в карман.
Госпожа Фэй поднялась как автомат и направилась к выходу. Гарри Гудини пошел за ней, когда жена схватила его за рукав.
– Разве ты не хотел сообщить о положении звезд мистеру Лестрейду?
Гудини ударил себя ладонью в лоб.
– Я совсем забыл.
Он достал из кармана свернутый лист бумаги, перевязанный тесемкой.
– Что это? – спросил полицейский.
– Положение звезд Марка Дьюэна. Вы попросили это у Анны Эвы.
Холмс наблюдал за сценой, скрестив руки на груди, насмешливая улыбка играла в уголках его губ. Лестрейд нервным движением запихнул бумагу в карман.
– Так, так. Полиция стала проявлять интерес к оккультным наукам, – усмехнулся мой друг.
– Нельзя пренебрегать никакими данными, – заявил ищейка, покраснев от смущения. – Я прочту это на свежую голову.
– Почему не сейчас? – настаивал Холмс.
Гудини решил воспользоваться этим, чтобы реабилитироваться.
– Я могу пересказать вам, если хотите. Холмс кивнул.
– Анна Эва Фэй изучила положение звезд для Марка Дьюэна, – начал маг, – и наложила его на солнечную конфигурацию в момент различных убийств. То, что она узнала, необыкновенно. Дьюэн… – он заколебался, ища подходящее слово, – вошел в резонанс со звездами, что могло сказаться на его поведении. По мнению Анны, преступления прекратятся, когда звезды передвинутся определенным образом. Дьюэн станет самим собой и наверняка придет в полицию, если не покончит с собой… Но все это – всего лишь гипотеза, чтобы ее подтвердить, нужно тщательно изучить звезды Дьюэна.
– Каково ваше заключение? – резко спросил Холмс.
– На данный момент его нет.
Холмс хищно улыбнулся Лестрейду.
– Прочтите это потом еще раз на свежую голову.
43
Шли дни, мрачные, лишенные всякой надежды. Мой друг мало говорил и почти не спал. Дни, свободные от слежки за Гудини, он проводил в непонятных походах по министерствам. Периоды взрывной энергии перемежались с моментами полнейшего отчаяния. Тогда он уходил к Алистеру Кроули или оставался на Бейкер-стрит и искал вдохновения в кокаине, но не находил в нем ничего, кроме беспокойства и сомнений.
Однажды утром, когда я писал эпизод этой повести, он решительно вошел в гостиную. Его глаза сверкали. Он вернулся с очередной административной встречи и казался очень довольным.
– Я наконец получил авторизацию, Ватсон.
– Авторизацию?
– Теперь я имею право просмотреть архивы судьи Ричмонда.
– Но зачем вам это?
– Я надеюсь отыскать в них два или три интересных момента, а может быть, и решение этой задачи.
Перо вздрогнуло в моей руке, на лист бумаги упала огромная черная клякса.
– Что?.. Как вы пришли к этому заключению?
– Благодаря вам нам стало известно, что убийца, одержимый местью, стремится заставить страдать тех, кто когда-либо причинил ему зло. У кого могут быть причины мстить судье?
– У того, кто был осужден этим судьей!
– Совершенно верно, Ватсон. Поэтому вполне вероятно, что убийца фигурирует в списках лиц, которых судья Ричмонд отправил в тюрьму, и что он мстит тем, кто приговорил его. И тайна будет раскрыта. Сбежавший из Миллбэнк мстил Ричмонду! Но пока это всего лишь гипотеза. Теперь нужно удостовериться…
Я поспешил надеть пальто, поняв, что наступил решающий момент в расследовании.
– Вдвоем нам будет лучше. Я буду сопровождать вас, Холмс.
– Очень любезно с вашей стороны, Ватсон. Это дело будет не таким трудным, как наши предыдущие вылазки.
Архивы суда высшей инстанции Лондона!
Я и представить себе не мог, что подобное место существует. Это был мир тайный и глухой. Мир, скрытый от естественного света. Святая святых лондонской юриспруденции скрывалась под сантиметрами вековой пыли. Там были тонны досье, разложенных по полкам, затерянных в десятках мрачных галерей. И еще целые кипы досье в каждом закоулке. Бесконечные ряды задушенных шнурками документов. Будто кто-то хотел заставить их молчать. И повсюду странная смесь запаха пыли и плесени, вызывающая непреодолимое желание чихнуть. Ад для больных клаустрофобией. Здесь, покрытая паутиной, хранилась память о преступлениях. Ее охраняла целая армия малокровных служителей с кожей цвета пергамента.
Зная, что у нас есть авторизация, мы уверенно обратились к одному из служителей храма.
– Добрый день. Меня зовут Шерлок Холмс, а это мой друг, доктор Ватсон, – начал мой друг.
Человек без рук и ног остался неподвижным, как восковая статуя в музее мадам Тюссо. Я несколько раз постучал, тщетно пытаясь скрыть нетерпение.
– Нам бы хотелось ознакомиться с архивами судьи Алана Ричмонда.
Человек-окаменелость не шевелился.
– Сонная болезнь, – диагностировал Холмс. – Идемте, Ватсон, мы и сами разберемся.
Сам того не зная, Холмс вернул жизнь служащему.
– Куда вы направляетесь, господа?
– Мы только что вам об этом сказали, – заметил я, – но вы спали.
– Я не спал, я работал.
– Разница не слишком велика, чтобы ее заметить.
Последовала череда административных действий, неимоверно сложных и непонятных. Нас отводили к людям, контролирующим документы доступа, затем доступ к документам контроля доступа к документам контроля, или что-то вроде того. Нам пришлось заполнить десятки формуляров и подписать бесчисленные бумаги. Для того чтобы проделать все это, мы прошли по бесчисленным мрачным и затхлым коридорам, по местам Г которые спроектировал архитектор, явно испытывавший слабость к лабиринтам. Мы не единожды поднимались по лестницам, несколько раз терялись, ошибались дверью. Мы повстречали двух или трех посетителей, которые, казалось, блуждают здесь с незапамятных времен, и вдохнули жизнь в бесчисленное число служащих, парализованных хроническим отсутствием деятельности. Наконец мы вернулись в пункт нашего отправления, сами не поняв, как.
Я сунул под нос сонному церберу несколько подписанных, проштампованных, завизированных бумаг, показав все, что мы собрали за время нашего кругосветного путешествия.
– На этот раз мы сможем просмотреть эти чертовы архивы?
Человек-торс и глазом не моргнул.
Удар кулака невиданной силы внезапно обрушился на стол рассыльного. Десятки бумаг поднялись вместе с клубом пыли и опустились в беспорядке. Я еще никогда не видел Холмса в таком гневе. Его лицо, обычно непроницаемое, заставило меня содрогнуться. Оно стало пунцовым, вены на шее напряглись до предела. Кровь в висках пульсировала так, что могла в любой момент вырваться наружу.
Покрытый плесенью и пылью человек, забившись в глубь кресла, заговорил болезненным голосом:
– Я думал, что вы в курсе.
– Что еще? – взревел мой товарищ.
– Сегодня все закрыто.
Холмс приблизился к конторскому служащему так близко, что я испугался, как бы он не впился зубами в его нос. Тот вцепился в стол, дрожа всем телом.
– Но для вас мы можем сделать исключение.
Малокровный служащий сполз с кресла. Я обнаружил, что у него есть ноги и что он умеет ими пользоваться.
– Следуйте за мной, господа, – пробормотал он голосом умирающего, достал из кармана ключ и открыл дверь, расположенную всего в нескольких метрах от его стола. Лицо моего друга расслабилось, когда он увидел полки.
– Все здесь, – уточнил писака, – расположено по годам. И каждое досье пронумеровано по дате процесса.
Холмс повернулся ко мне.
– Я же говорил, Ватсон, что приемный персонал – только вопрос психологии.
Затем он обратился к служащему:
– Где досье, относящиеся к судье Ричмонду?
– Они среди других, в хронологическом порядке.
– И нет никакой возможности найти их сразу?
– Только просмотрев каждое досье, одно за другим.