Однако я остался при своём решении, и посетитель вскоре ушёл. На прощание он подчеркнул, что понимает меня, но может быть, я ещё раздумаю, и поэтому он позволит себе зайти перед отъездом.
Вполне понятно, неожиданный посетитель после длительного периода снова разбудил воспоминания о дедушке. Я разыскал старые бумаги отца и начал просматривать их. Здесь были письма, которые отец писал с фронта во время первой мировой войны. В последнем письме он мечтал о том, что приедет в отпуск, восторгался мамой, мной и только что родившейся сестрёнкой. Но не приехал! Накануне отъезда домой он погиб…
Среди всевозможных писем и докладов лежал большой конверт, на котором маминым почерком было написано: «Завещание дедушки». Я когда-то уже читал пожелтевшие странички писем, телеграмм… Признаюсь, что теперь я почти ничего не помнил и поэтому сейчас читал всё это с большим интересом. Письмо было адресовано моему отцу. В нём говорилось:
«Дорогой сын!
Шлю горячий и, наверное, уже последний привет и поцелуй тебе и моему внучонку…Завещаю русскому народу большое сокровище, которое я нашёл и о котором я тебе говорил… Однако сокровище не должно попасть в руки наших врагов, а поэтому не передавай этого завещания народу прежде, чем он не станет свободным и навсегда исчезнет соболья шапка[4], которая всех нас угнетает и связывает. Шапка, покрытая золотом, драгоценностями и кровью… Когда сбудутся пророческие слова моего любимого, величайшего поэта… тогда настанет время. Не забудь, что в нашей небольшой библиотечке хранится настоящее сокровище и что книга является ключом к богатству для грядущего свободного поколения.
Как видите, письмо было написано совсем необычным и чересчур высокопарным стилем и поэтому казалось загадочным и понятным только тем, кто знал слабости дедушки и все обстоятельства, связанные с ними.
Книга, о которой он упоминал, и была небольшим томиком стихотворений Пушкина. Всё это мне смутно припоминалось, хотя отец мне однажды что-то рассказывал. Я долго вспоминал, пока меня не одолел сон. Дальнейшие розыски я отложил на следующий день.
Утром, как всегда, я проходил около памятника Пушкину, но на этот раз я остановился и задумался. На память мне пришли стихи:
Должен вам сказать, Рудольф Рудольфович, что неожиданно меня охватило волнение. Я решил поскорее вернуться домой и прочесть последние письма дедушки и записки отца. Мне захотелось как можно скорее просмотреть книгу и найти именно это стихотворение.
Сразу после возвращения из института я нашёл её. С волнением листал страницы, пока, наконец, не увидел нужных строк. Тут мне стало всё ясно. Под стихотворением рукой дедушки было написано:
«57° 25'8" с. ш.
128° 12'5" в. д.
Сурунган. — Поющие г.
Наслоения и деформации.
Частое чередование слоёв.
Молодая формация».
Дальше следовала небольшая карта, несколько непонятных чисел и линий. Я сообразил, что здесь указана географическая широта и долгота определённого места, его название и обращалось внимание на особенности осадочных пород. Поскольку дома у меня не было подробной карты, я переписал все данные и перерисовал карту в свой блокнот. На следующий день в научно-исследовательском институте, где я работаю, пробовал на подробной карте Сибири найти по своим записям указанное в них место. Однако мне не удалось найти ни названия «Сурунган», ни «Певучие г.» Я подумал, что речь идёт о «Певучей долине», в которой дедушка много лет прожил. День спустя я навестил своего дядю, биолога Реткина.
Дядя придавал завещанию дедушки куда большее значение, чем я. Он советовал, чтобы я вполне официально добивался экспедиции в указанное место. Но я не решался. Кто его знает, что дедушка считал «сокровищем».
Позднее, уступая настояниям дяди, я пообещал, что весь двухмесячный отпуск пожертвую на поездку в сибирскую тайгу, именно в Сурунганские горы.
Домой возвращался далеко за полночь. Я живу в живописном пригороде Ленинграда, Лесном, которое вы, наверное, знаете. У нас там собственная дача. Входная дверь оказалась незапертой, и я встревожился. Мама уехала на противоположный конец города к сестре, а все двери настежь!
На пороге сидел кот Васька и приветствовал меня обычным мурлыканьем. Это меня несколько успокоило, но когда я прошёл через переднюю, то услышал в комнатах торопливые шаги. Вслед за тем что-то упало и задребезжало окно. Я схватил первое, что попалось под руки, быстро распахнул дверь комнаты, но там никого не оказалось. В тёмную комнату проникал только свет уличного фонаря.
Я повернул выключатель, и комната залилась светом, было очевидно, что здесь хозяйничали воры. Шкаф открыт, а ящики секретера и буфета выдвинуты и всё перерыто. В соседней комнате, в моём кабинете, ещё больший беспорядок. Запертый письменный стол оказался взломанным.
Но наибольший хаос был в библиотеке. Часть книг валялась на полу, переписанные на машинке страницы моей научной работы были разбросаны, телефонный шнур оборван. Войдя, наконец, в спальню, я был удивлён царившим там порядком. Взломан был только шкаф, но, по-видимому, из него ничего не взяли. Я схватил своё охотничье ружьё, зарядил его и выбежал во двор. Вполне понятно, преступников и след простыл.
— Куда это вы с ружьём в такую темень? — громко спросил меня кто-то.
Это был милиционер, которому я торопливо рассказал о случившемся. Он пошёл со мной на дачу, сообщил о происшествии в угрозыск, вскоре прибыли сотрудники с овчаркой.
Спросили меня, что украдено. Мне не сразу удалось это установить. Несколько колец и фотоаппарат. Сотрудники угрозыска пожали плечами и заявили, что ни один вор не стал бы перерывать трех комнат, чтобы забрать только эти вещи, не трогая других, более ценных. Например, в комоде оставались золотые часы с цепочкой и ещё два кольца моего отца, несколько других драгоценностей. Воры искали что-то другое.
Тем временем служебная собака дошла по следу преступников до главной улицы и там остановилась. Выяснилось, что вор уехал на мотоцикле, и это затрудняло его преследование. Составив протокол, сотрудники угрозыска пообещали, что займутся данным случаем, и ушли.
В ту ночь я не мог заснуть. Всё задавал вопрос: что же искал «вор»? Лишь к утру я догадался ещё раз осмотреть письменный стол и книжный шкаф. И, к своему величайшему изумлению, установил, что отсутствовали некоторые дедушкины письма и томик стихотворений Пушкина. Тут мне стало всё понятно! Насколько же я был глуп, что не придавал соответствующего значения завещанию дедушки! К счастью, идя к дяде, я захватил с собой последнее дедушкино письмо с его завещанием, а также дневник моего отца об его поездках в Певучую долину. Мой блокнот тоже находился в кармане. Таким образом, в руки «воров» попали лишь несколько дедушкиных писем и книга с планом описания места.
Мне пришло в голову, не был ли визит старого сибиряка в какой-либо связи с вторжением воров? Однако казалось совершенно невероятным, чтобы Николай Никитич, которому, по моему мнению, было лет 70—75, мог пойти на столь рискованное дело. Со взломом связана смелость, ловкость и проворство, и, наконец, езда на мотоцикле для столь пожилого человека была совершенно недоступна. Позднее я сообразил, что старик, так настойчиво выпрашивавший книгу, мог иметь сообщников. И всё же мне не удалось прийти ни к какому выводу.
Через несколько дней опять пришёл сибиряк спросить, не передумал ли я и не уступлю ли ему книгу? Он говорил так трогательно и с таким почтением к моему дедушке, что я окончательно отказался от подозрений.
4
Первоначально царская корона была не чем иным, как драгоценной собольей шапкой, украшенной алмазами, изумрудами и жемчугом.