— Но он был чокнутым, ведь правда? Конечно, был, иначе не сиганул бы с балкона.
— У Троя было много странностей, но он точно знал, что делает.
— А зачем прыгнул?
— Депрессия. Он был одиноким стариком.
На Конститьюшн-авеню они попали в огромную пробку. Сидя в машине и глядя на длинную вереницу неподвижных машин, вытянувшуюся перед ними, каждый думал о своем.
— Это похоже на мошенничество, — сказал наконец Дурбан. — Он завлек их в ловушку обещанием денег, согласился на беседу с их психиатрами, а в последний момент оставил всех с носом.
— Конечно, это было мошенничество, но речь ведь идет о завещании, а не о контракте. Завещание — это дар. По законам Виргинии человек не обязан оставлять что-то детям.
— Но они наверняка будут оспаривать завещание.
— Возможно. У них куча адвокатов. И на кон поставлено слишком много денег.
— Почему он так их всех ненавидел?
— Трой считал их пиявками. Они мешали ему. Постоянно боролись с ним. Они никогда честно не заработали ни пенни, а промотали целые миллионы. Трой никогда не собирался им ничего оставлять. Он считал, что раз они сумели профукать миллионы, сумеют и миллиарды пустить по ветру. И был абсолютно прав.
— А разве не было и его вины в том, что родные так относились к нему?
— Была, и значительная. Троя было трудно любить. Он когда-то признался мне, что был плохим отцом и отвратительным мужем. Не пропускал ни одной юбки, особенно был охоч до женщин, которые у него работали. Считал их своей собственностью.
— Припоминаю, ему даже предъявляли судебные иски за сексуальные домогательства.
— Мы всех убедили замолчать. Заплатили большие деньги. Трой не любил проблем.
— Не думаешь, что могут всплыть еще какие-нибудь наследники?
— Сомневаюсь. Но откуда мне знать? Я и представить себе не мог, что существует эта наследница, а уж почему он практически все оставил ей, мне и вовсе не понятно. Мы с Троем провели немало часов, обсуждая, как распределить его наследство.
— Как же мы будем ее искать?
— Не знаю. Об этом я еще не думал.
По возвращении в офис Джош увидел, что сотрудники его фирмы пребывают в страшном возбуждении. По вашингтонским меркам фирма была невелика — всего шестьдесят работников. Джош был ее основателем и старшим партнером.
Тип Дурбан и еще четверо назывались партнерами, но это означало лишь, что Джош время от времени выслушивал их и делился с ними доходами. В течение тридцати лет это была фирма, которая занималась судебными тяжбами, не слишком заботясь о безупречности средств, но ближе к шестидесяти Джош все меньше времени стал проводить в судах, а все больше сидел за столом, заваленным бумагами. Если бы захотел, он мог иметь сотню юристов из бывших сенаторов, лоббистов и правительственных аналитиков — в Ди-Си,[1] их пруд пруди. Однако Джош обожал судебные процессы, атмосферу залов суда и нанимал только молодых сотрудников, которые успели поучаствовать по меньшей мере в десяти процессах, рассматривавшихся судами присяжных.
Обычно активная карьера судебного юриста не превышает двадцати пяти лет. Первый сердечный приступ заставляет их умерить свою прыть, чтобы оттянуть второй. Джошу удалось избежать работы на износ благодаря тому, что он посвятил себя юридическому обеспечению дел одного лишь Мистера Филана — безопасность, антимонопольное законодательство, кадры, слияние компаний и десятки личных дел.
Три группы коллег ждали в приемной перед его огромным кабинетом. Пока Джош снимал пальто и усаживался за стол, два секретаря докладывали ему о делах на сегодня и телефонных звонках.
— Какой самый важный? — спросил он.
Безотлагательным оказался звонок Хэрка Геттиса, человека, с которым Джош разговаривал последний месяц по меньшей мере три раза в неделю. Он набрал номер, и Хэрк тут же взял трубку. Они быстро покончили с приветствиями, и Хэрк перешел к делу:
— Послушайте, Джош, вы можете себе представить, как семья давит на меня?
— Прекрасно представляю.
— Джош, они желают увидеть это проклятое завещание! Или хотя бы узнать, что в нем.
От следующих слов Джоша очень многое зависело, и он их давно обдумал.
— Не так скоро, Хэрк.
Короткая пауза, после которой: