Неделю спустя Атика решает открыть членам кружка малую часть — пока только ее — невероятных указаний, содержащихся в послании. Она просит карлика семь раз скопировать рисунки, иллюстрирующие загадки Фламеля. Седьмого августа в ночь она отпускает слуг. Видимо, только Эбено воспользовался своим свободным вечером. Фаустино, сраженный болезнью, тайком остается дома, проведя ночь на соломенном тюфяке. Являются гости: Олимпия, кадорец с сыном, Лионелло с Зорзи, Кара Мустафа и Жоао эль Рибейра. Египтянка возвещает им о необычном документе, попавшем ей в руки, и в доказательство раздает рисунки. Предположительно, на этом же вечере Атика тайно передает сам документ тому, кто приобщил ее к алхимии, — Тициану. Колокол Сан-Тровазо бьет одиннадцать раз. Гости расходятся. Среди них маэстро со своим сыном либо без оного добирается до Бири-Гранде, где запрятывает ценный документ в тайник. Его ассистент Пальма-младший, направляясь на галантное свидание, видит маэстро у окна.
В то же время Фаустино со своей мансарды слышит, как в дверь дома Атики вновь кто-то стучится. Отпустив слуг, она сама открывает тому или той, кто станет ее убийцей. Но почему она не настороже? Разве ей нечего опасаться? Не нужно бояться «часа льва»? Все ее гости имеют отношение к царю зверей и потому подпадают под подозрение: Лионелло — из-за своего имени, Олимпия — знака зодиака, под которым родилась, Фаустино — из-за своего волкодава по имени Лев, Жоао — своего настоящего имени, Эбено — болтающегося на шее украшения: львиной головы из слоновой кости, Зорзи — из-за места жительства, Мустафа — торгового знака. По мнению Пальмы, знаком льва отмечено и полотно маэстро 1570 года, на котором в качестве аллегории времени он изобразил себя (прошлое), своего сына (настоящее) и своего юного племянника (будущее), придав каждому определенное животное: себе — волка, Марко — пса, а Горацио — льва.
Как бы там ни было, убийца, воспользовавшись эффектом неожиданности, привязывает несчастную к постели. Затем совершается неслыханное по жестокости преступление. Кто и почему поступил с ней таким образом? Лионелло, которому она грозит выдачей его властям как содомита? Зорзи, в смерти отца которого она косвенно виновата? Олимпия, ревнующая ее к прекрасному Зену? Рибейра, опасающийся ее угроз выдать его инквизиции за тайное следование вере отцов? Кара, желающий через свою жену Камару прибрать к рукам ее состояние? Эбено, для которого ее смерть равносильна обретению свободы? Фаустино, которому предстояли вечные муки неразделенной любви? А почему бы и не Горацио? Причина расправиться с Атикой есть у всех, у каждого своя. Но есть еще одна причина, общая для всех: желание завладеть посланием Николя Фламеля. Это объясняет, почему жертву не просто отравили или закололи, а так долго и жестоко мучили. Преступник требовал у нее выдачи письма. Возможно, Атика испустила дух, не назвав имени Тициана, которому успела доверить письмо. Но написала на стене имя убийцы, которое, однако, было слизано псом Вавелем, любителем свежей крови. Если бы Нанна, расставшись с Тинторетто и прогуливаясь под окнами подруги, все же поднялась в ее спальню, невзирая на то, что та не отвечает на зов, она наверняка еще застала бы болонку за этим отвратительным занятием. Но было поздно, и Нанна прошла мимо. Когда же в дом вернулся Эбено, на стене от имени осталась лишь одна буква — то ли «Z», то ли «N», и эта буква могла указывать на кого угодно: и на Зорзи Бонфили, и на Кару Мустафу, и на Зани эль Рибейру, и на Горацио Вечеллио, и на Олимпию да Зару, и на Лионелло Зена, и на Фаустино с Эбено.
Утром восьмого августа Нанна застала Эбено недвижным перед постелью хозяйки. Она сообщила в полицию, африканца задержали. Из того, что произошло той ночью, кое-что стало известно Тициану. Однако присутствовать при совершении преступления он не мог, поскольку в это время Пальма видел его стоящим у окна его комнаты. Но ему откуда-то стало известно о невиновности Эбено, и он, не колеблясь, явился в Авогадорию, свидетельствуя в его пользу. Того освободили. Кадорцу также было явно известно, что Фаустино в тот вечер был дома. Ведь иначе он не изобразил бы карлика в виде юного сатира на полотне. В «Истязании Марсия», как и в «Пьете», двух своих последних творениях — своих завещаниях, — он воспроизводит трагедию со всеми действующими в ней лицами. А перед смертью открывается Предому. Известно ли убийце, что художник знал, кто он? И если да, то не мог ли он расправиться и с ним? Не исключено, что именно так он и поступил, заразив чумой и отца, и сына Вечеллио… Очевидно, что члены кружка догадывались: Атика передала письмо Тициану. Стоило душе того отлететь, как укрывшийся было в Константинополе эль Рибейра спешит в Венецию, а все остальные, словно гиены, бродят вокруг мастерской, периодически перерывая там все вверх дном. Олимпия оставляет там один из своих ярких бантов. Рыщут и Лионелло с Зеном, спрятавшись за масками комедии дель арте, и Мустафа.
Вмешательство французов-студентов и итальянцев-художников очень не по нраву участникам этого дела. Они раздражают, мешают им. И потому предпринимаются попытки их устранения: Мариетту сталкивают в канал, влюбленной парочке подсылают записку с угрозами, на Пьера натравливают пса, на двери дома Чезаре распинают ворону. И безжалостно расправляются с ними, когда они находят тайник Тициана. Кроме того, грозят донести о присутствии Тинторетто на улице Терпимости в вечер убийства. Обвинение, от которого художник может отмыться лишь одним способом — покрыть себя еще большим позором.
Промыв раны и еще раз пройдясь по всем обстоятельствам дела, Виргилий, Мариетта, Пьер и Пальма пришли к единственно возможному выводу. Для того чтобы узнать, кто пошел на преступление ради получения философского камня, и окончательно снять подозрение с отца Мариетгы, им самим следовало стать подмастерьями дьявола, приобщиться черной магии и герметических тайн. Фламель назначил им свидание в «солнцестояние десятого месяца», «в год, когда наше тысячелетие достигнет менее-более обиталища Сатаны». Значит, двадцать второго декабря им предстоит отправиться к той точке Венеции, куда приведет их разгадка первой картинки.
Когда вечером этого дня друзья объявили Чезаре о своем намерении взяться за поиски камня Гермеса, они ожидали, что он высмеет их. Но не тут-то было.
— Вы спасете семейство Робусти от бесчестия, а венецианцев от чумы, если этот камешек окажется волшебным. — Он тяжко вздохнул, на его обычно неунывающей физиономии обозначились морщины глубокой печали. — И чего я только не перепробовал, чего только не прописывал и кого только не призывал на помощь: и окуривание можжевельником, и полоскание рта лавровым настоем, и нюхательный табак, и испарения алоэ, и омовение мочой, и камфарные ингаляции, и натирание стрекательной травой, и гвоздичная настойка, и терияк змеиный, и ношение янтаря и амулетов из настоящего рога, и мышьяк в малых дозах, и собирание газов в бутыль, и носовые платки с серой, и свежее молоко, и экскременты, и колокольный звон, и колье из ящерицы, и пережевывание березовой коры, и глотание бумаги с записанной на ней молитвой, и стрельба из пушек, и вычерпывание ложками гноя из зрелых фурункулов… Вплоть до прокалывания семенников! Так чем хуже философский камень! — И, помолчав, мудро добавил: — К тому же, если ваши попытки окажутся не более чем шутка, никто не сможет упрекнуть вас за это…
Мнение дяди укрепило друзей в их решимости, и вскоре, бредя алхимией, с шишками на затылках, они уснули.
Наступило утро четвертого сентября, дядя отправился навещать больных. Но перед этим накрыл стол. Когда Пьер и Виргилий проснулись, он ломился от пахнущего чем-то приятным вина, оладий, тартинок с сухой треской, фруктового компота и обвалянных в сахаре лепешек. За завтраком к ним присоединились Пальма и Мариетта. Развернув лист бумаги с восстановленным текстом Фламеля, они перечли относящееся к картинкам и задумались. Фламель предостерегал: «Не принимайся за дело, не ищи, не находи, не касайся камня ранее того дня, о котором я говорю». У них и в мыслях не было нарушать его запрет. А вдруг за это было уготовано наказание? Но и сидеть сложа руки было негоже. Ведь они обладали подсказками, где именно в Венеции запрятаны камни. Стоило уже сейчас, не дожидаясь равноденствия, пролить свет на загадки и попытаться распознать тайники.