Пальма и Чезаре одновременно подошли к дому с двух сторон. Пальма объяснил причину своего появления, Чезаре пригласил его в дом. Дом был пуст, Пальма опоздал. На столе лежали рисунки, один из них был зачеркнут красным, другой, наоборот, многозначно обведен.
— Пойду догоню их, — проговорил художник. Дядя дружески похлопал его по спине.
Подручные турка запихнули всех их в каюту, и они лежали вповалку. Рты им заткнули, запястья и щиколотки связали. Как только гондола отчалила от мола, в дверях каюты появился Кара Мустафа, потешающийся над их беспомощностью. Присев на корточки, он протянул руку к Мариетте. Неправильно истолковав его жест, она вся сжалась, в глазах ее появилось отвращение. Мустафа сардонически расхохотался:
— Ах ты, индюшка! К чему мне твои бледные ноги, если в моем гареме два десятка отменных красавиц? Не твои прелести, а камни нужны мне.
Он ощупал карманы ее мужских панталон, извлек оттуда их содержимое: два камня — черный и серый — и с явным удовольствием стал катать их в своих холеных руках.
Пальма вышел на площадь Святых Филиппа и Иакова и углубился в улицу Албанцев. Он торопился. Странное дело: его так и подмывало побежать. Он старался урезонить себя: друзья не могли намного опередить его, не так уж он опоздал, к чему спешить? Вот кончится улица, он выйдет на берег Скьявони, и будет видно, как друзья карабкаются на колонну. Однако что-то уж очень нескончаемой была эта улица. Да к тому же такая узкая, словно коридор, солнце никак не могло в нее проникнуть, и было холодно. Пальму прошиб озноб, он побежал.
Гондола пересекла рейд Святого Марка и свернула в канал Ка ди Дио. Стоя на носу, Кара Мустафа забавлялся камешками, отобранными у пленников. Показались высоченные стены Адмиралтейства. Гондола причалила. Он отдал по-турецки ряд приказаний. Пленников выгрузили сперва на берег, а затем, как кули с мукой, подняли на плечи и перенесли по узким улочкам к черному ходу дома Мустафы. Темный дворец принял их; громыхнула тяжелая дверь, лязгнули железные засовы.
Последние метры улицы Албанцев Пальма пробежал, а на берегу Скьявони остановился. В этот ранний час вокруг не было ни души. Ветер взъерошил его волосы. Он вздрогнул. Где же друзья? Поскольку другая сторона канала Палаццо была не видна, он взобрался на мост Палья и с его верхней точки оглядел мол. У колонны с фигурками Адама и Евы не было никого. Никого и на широкой набережной перед Дворцом дожей. Лишь на рейде Святого Марка покачивалось несколько рыбацких лодок да во весь опор мчалась одна ранняя гондола. Шестым чувством он ощутил тревогу: уж очень быстро плыла гондола. Он сощурил глаза и увидел на ее носу человека, которого узнал, хотя и не помнил, как его зовут.
Без всяких церемоний и проволочек пленников протащили по лестнице, ведущей в подземелье. Они очутились в подвале с водорослями на стенах, с грязной жижей на полу. Невольники вышли. А торговец тканями остался.
— Перед тем как отдать вас в руки судьбы, я намерен поблагодарить вас. — За наигранной любезностью сквозила ирония. — Итак, благодарю вас! Серый камень, змей Адама и Евы… Любой ballotino[109] догадался бы. Но вот драконы Марко Поло… я тоже догадался, но гораздо позже. Когда я пришел к дому Поло вечером, то обнаружил, что меня опередили. Начал-то я с Розария, как и Зорзи. Бедняга Зорзи не пожелал уступить мне оригинал письма… Даже мертвый, он не выпустил из рук драгоценного текста. Вы меньше кочевряжились, отдавая мне камешки. Надеюсь, вы так же покорно сдохнете, как и он.
При этих словах ледяной холод пронзил Мариетту, Виргилия и Пьера. Не дрогнул один Рибейра, давно свыкшийся с мыслью о смерти. Но и он не остался равнодушным к тому, что предстояло перед смертью вынести.
— Подвалы дома расположены неподалеку от подземного канала, — с зубовным скрежетом заговорил турок. — Во время прилива вода поднимается и затапливает подвал вот через этот проем. — Он указал унизанным перстнями пальцем на отверстие, заделанное железной решеткой, в глубине подвала. — Уровень воды поднимается понемногу. За несколько часов на пол-аршина, аршин, а то и на два, когда море полноводно, как теперь, в равноденствие…
Коварный смех сопровождал его слова, резонируя среди влажных стен подземелья. Это усиливало невыносимый звук. Словно десять, двадцать, сто турок хохотали и издевались над ними. Виргилию захотелось заткнуть уши, он инстинктивно рванулся, желая поднести руки к лицу, веревка врезалась ему в запястья. Показалась кровь. Мустафа, не переставая смеяться, стал не спеша подниматься по ступеням. Вот он дошел до последней. Пленники услышали, как хлопнула крышка люка и лязгнул засов. Все стихло. Слышались лишь журчание воды и глухие удары сердец.
Глава 16
Вода доходила им до щиколоток. Из норы в стене вылезла крыса, вплавь пересекла подвал и с визгом исчезла за железной решеткой.
— Крысы покидают корабль, — пробурчал Пьер, — нам бы стоило последовать их примеру.
Нешуточность ситуации, в которой они оказались, подействовала на Виргилия.
— Замечательная идея! Так что же нам мешает? Давай покажи нам дорогу, — мрачно проговорил он.
— Не рискну, пока у меня связаны руки, — пожав плечами, подыграл ему Пьер. — Иди сюда, попробуем что-нибудь сделать.
Предом послушно попрыгал к другу, забрызгав того грязной водой. Но Пьер не обиделся, напротив.
— Купание только начинается, — бросил он. Кивком головы он указал Виргилию место подле себя.
Прижался спиной к спине друга. Они по пояс сидели в воде. Руки их теперь соприкасались.
— Веревки намокнут, ослабнут, и если повезет, мы сможем двигать пальцами и тогда развяжем друг друга, — объяснил он суть своих действий.
Некоторое время они ничего не предпринимали, только двигали руками, онемевшими и замерзшими. Вскоре и впрямь веревки перестали впиваться в кожу и появилась некоторая свобода: можно уже было шевелить пальцами и попробовать развязать друг друга. Мариетта и португалец затаили дыхание.
— Кажется, удалось, — прошептал Предом, боясь говорить громко и торжествовать раньше времени. — Попробуй рвануть руками в разные стороны.
Пьер напрягся и рывком развел руки. Веревка лопнула и упала. Он был свободен. Вынув руки из воды, он бросился развязывать друга. Затем наступила очередь ног. После чего ничто не мешало им прийти на помощь Мариетте и Рибейре.
— Не сидите в воде, — проговорил он и помог старику подняться на сухую ступень. Тинторетта также поднялась повыше. Тайком обняв ее, Виргилий присоединился к Пьеру. Подвал все больше начинал напоминать бассейн. Шлепая по воде, он добрался до решетки, через которую удрала крыса и через которую поступала солоноватая вода. Присев на корточки, стал обследовать ее.
— Если удастся выставить решетку, мы могли бы бежать. Мустафа сказал, что это проход в подземный канал. Должен же он куда-нибудь вести. Поплывем по нему и в конце концов окажемся на воле.
Взявшись за решетку с двух сторон, друзья принялись тянуть ее и раскачивать. Решетка не дрогнула. Они попробовали еще раз, напрягли все свои силы: накрепко вделанная в каменную стену решетка не подалась ни на йоту. Тогда они решили взяться за саму стену. Если бы удалось стронуть с места пару камней, дальше пошло бы легче. Пьер вооружился тростью Рибейры, а Виргилий заколкой Мариетты, и они начали долбить известку, скреплявшую камни. Она стала понемногу осыпаться, но потребовалось бы много часов, прежде чем можно было ожидать хоть какого-то результата. А прилив был неумолим. Вода поднялась уже им до бедер и покрыла камень, над которым они трудились. Долбить известку под водой было бы безумием. Они остановились, каждый прочел в глазах другого отчаяние. Пьер вернул трость Рибейре, Виргилий в ярости бросил заколку Тинторетты в зеленоватую воду. Было очевидно: исход через подземный туннель невозможен.
109
Во время выборов дожа два благородного звания человека выбирали в базилике Святого Марка мальчика десяти лет. Он-то — ballotino — и раздавал жетоны для голосования и подсчитывал голоса, после чего оставался на службе у дожа. — Примеч. автора