— Не поняла?
— Ну, я сам не знаю… Все это уж очень необычно. Вы по-прежнему хотите продолжать?
— Вы шутите? — оскорбилась она. — В худшем случае это окажется выдумкой. Но что мы теряем? Выдумка, которой интересовались Леонардо да Винчи и Дюрер, а сейчас интересуются «Бильдерберг» и организация христианских фундаменталистов… согласитесь, такой выдумкой стоит заняться! Эту историю нужно выяснить и предать гласности, верно? К тому же весьма возможно, что эта история окажется истинной…
— Именно это меня и тревожит! Тайное послание Иисуса… Зашифрованное… Которое будто бы скрывали две тысячи лет. Вы уверены, что именно мы должны его искать?
— А вы предпочитаете тех типов, что напали на вас?
Вот на это трудно было возразить! Как бы там ни было, я понимал, что никогда не сумею уговорить ее бросить это дело. Что меня почти устраивало — давало мне опору, не позволяло отступить. Ведь я тоже хотел знать.
— Значит, будем продолжать?
— Разумеется! Мне нужно выспаться сегодня ночью, а завтра я вновь засяду за перевод.
— А я?
— А вы отправитесь в Национальную библиотеку и отыщете микрофильм, на который ссылается ваш отец в заметке на оборотной стороне «Джоконды».
— Я вижу, вы все предусмотрели…
Она улыбнулась:
— Да.
В это мгновение ноутбук негромко пискнул. Софи села за стол, а я склонился над ее плечом.
— Хейгомейер?
Это был наш друг-пират. Последние новости от него мы получили еще в Горде. Всего лишь позавчера, но, казалось, прошла вечность.
— Да.
— Я узнаю ваш псевдоним, а железяку нет…
— Он может опознать наш компьютер? — удивился я.
— Да, — ответила Софи. — Это не так уж трудно.
— Все в порядке. Я сменила машину… Пришлось вновь скачать программу, но это на самом деле я. У меня возникли небольшие проблемы. Ничего серьезного.
— Вот-вот. Я как раз хотел сообщить вам, что у меня тоже становится жарко.
Софи нахмурила брови и бросила тревожный взгляд на меня.
— Что такое?
— С тех пор как мы пообщались с помощью ICQ, к моему компьютеру стали проявлять интерес очень многие люди. К счастью, у меня надежная броня, но атаки следуют одна за другой.
— Кто-то пытается пошарить у вас?
— Несомненно.
— Хм. Вор у вора…
— Вроде того, хотя я ничем не рискую. А вот вы…
— Вы полагаете, что и ко мне попытаются проникнуть?
— А вы думаете иначе?
— Да, это более чем вероятно. Что можно предпринять?
— Поскольку вы не очень в этом сведущи, начнем с установки лоджера.
— Что это такое?
— Маленькая программа, которую я составил. Она позволяет отследить все заходы на ваш компьютер. Это не защищает от взлома, но вы будете видеть всех посетителей.
— А вы не подсунете мне вирус?
— Пфф.
— Это означает, что вы получите доступ к моим файлам?
— Если вы не против. Напоминаю вам, что самый горячий из ваших файлов именно я вам и презентовал!
Софи повернулась ко мне:
— Как быть? Довериться ему?
— Честно говоря, если бы он хотел к нам влезть, давно бы уже это сделал… Впрочем, не исключено, что он у нас уже побывал.
— Значит, позволим ему установить эту штуку на мой компьютер?
— Если это нас хоть немного защитит…
— О'кей! Присылайте программу!
— Прекрасно. Вы ее установите, а затем уберете все по-настоящему важные файлы с жесткого диска. Сбросьте их на дискету или на CD.
— Ладно. Кстати, ваша фотография будет напечатана в завтрашнем номере «Либерасьон».
— Правда? Вот здорово!
— Свяжемся, когда будут новости?
— Договор остается в силе.
В отеле не было ресторана, и мы решили поужинать в городе. В мае в Париже всегда была особая атмосфера — не только со времен 68-го или Азнавура. Конец весны, ленивая поступь лета, заставляющего себя ждать, возвращение листьев, раскрывающая грозди сирень. Мы немного прошлись — между Эйфелевой башней и собором Инвалидов, вдоль здания Военного училища, по тенистому левому берегу, — слегка морщась от вечерней прохлады.
Свернув чуть в сторону от Сены, мы в конце концов остановили выбор на большом ресторане в красно-черных тонах, расположенном на площади Военного училища, в двух шагах от «Турвиля». Я много раз бывал здесь в юности и мог поручиться за свежесть их морепродуктов… Интерьер совершенно не изменился. Те же кожаные кресла и медные столики, то же оживление, легкое позвякивание приборов вперемежку с рокотом голосов — подлинно парижский ресторан во всем его великолепии. И разумеется, официант, подогретый амфетаминами, который никогда не смотрит вам в глаза и придерживает большим пальцем штопор в кармашке куртки, который никогда не забывает про вино, поскольку за него платят, — зато о хлебе и воде ему приходится напоминать несколько раз. Париж всегда останется Парижем. Мы отужинали, как полагается, и вернулись в «Турвиль» ближе к ночи.