Я взглянул на Софи. Связь с нашей загадкой внезапно показалась мне очевидной. Абсолютное знание. Ведь это и есть послание Иисуса? Разве не был Иисус посвященным, тем человеком, который и получил это знание?
– Я могла бы анализировать символику гравюры в течение многих часов, – вновь заговорила Жаклин, – но самое интересное – это связь между Леонардо и Дюрером. Вот это настоящая тайна.
Жаклин потушила окурок в пепельнице, лежащей на диване, и слегка придвинулась к нам.
– Неизвестно, встречались ли они, – пояснила она. – Дюрера часто называли «северным Леонардо», потому что он испытал сильное влияние итальянского художника. По правде говоря, Дюрер был околдован его искусством. Например, он скопировал геометрические узлы «Академии» Леонардо и продолжил многие его исследования относительно природы и пропорций человеческого тела. Известно также, что Дюрер интересовался циркулем Леонардо, позволявшим создавать овалы, не говоря уже о знаменитом проспектографе, который немецкий художник изобразил на четырех гравюрах в подражание тому, что был нарисован Леонардо. Да вот же, многогранник на гравюре «Меланхолия» – несомненно, дань уважения мэтру!
– Да уж, намеков набирается порядочно…
– Есть одна картина середины шестнадцатого века, иными словами, созданная через три десятка лет после смерти Леонардо, где он стоит между Тицианом и Дюрером.
– Могло это означать, что они действительно встречались? – осведомилась Софи.
– Точно сказать нельзя, но это правдоподобно! Картина приписывается мастерской Аньоло Брондзино. Неизвестно, была ли она написана в честь этих знаменитых людей или же в память о реальном событии. На картине Леонардо разговаривает с Дюрером, повернувшись спиной к Тициану, которого словно бы игнорирует. Создается впечатление, что интересует его только Дюрер. Он как-то странно жестикулирует, будто что-то объясняет немецкому художнику.
– Интересно.
– В любом случае мы знаем, – продолжала Жаклин, – что Дюрер приезжал в Италию, и в одном из писем он, как мне кажется, недвусмысленно намекает на Леонардо. Подождите, я сейчас уточню.
Жаклин поднялась и скрылась в боковой комнате. Я с тревогой посмотрел на Софи.
– Вы полагаете, она сумеет что-то найти в этом бардаке? – прошептал я.
Журналистка улыбнулась:
– Не знаю, как она это делает, но ей всегда удается отыскать то, что нужно…
Жаклин в своем широком шерстяном платье появилась вновь через несколько секунд. В руках она держала огромный том, открытый на нужной странице.
– Вот. Это письмо было написано в октябре тысяча пятьсот восьмого года. Дюрер говорит, что отправляется из Болоньи в Венецию «в силу любви к тайной перспективе, которой может обучить меня один человек». Это цитата.
Она с гордостью взглянула на нас:
– Если он имеет в виду не Леонардо, я готова уши себе отрезать.
Я фыркнул.
– В этом нет необходимости, – вмешалась Софи. – Мы тебе верим! Короче говоря, существует некая связь между Дюрером и Леонардо, а также между «Меланхолией» и Леонардо, это так?
– Совершенно верно, – подтвердила Жаклин. – Но ты должна мне показать рукопись Дюрера и вашу «Джоконду».
– Конечно, но мы уже завтра уезжаем обратно и оставить их тебе не сможем.
– Значит, у меня есть только одна ночь.
Софи ответила ей смущенной улыбкой:
– Послушай, если ты ничего не найдёшь, не принимай это близко к сердцу. Ты нам уже помогла.
– Я хочу посмотреть, что можно сделать. Ночевать будете здесь?
– Нет-нет, – возразил я. – Мы не хотим стеснять вас! Найдем какой-нибудь отель.
– В такой час? Это непросто!
– Мы не хотим злоупотреблять твоим гостеприимством, дорогая, – объяснила Софи.
– Но вы меня совсем не стесняете. Мне все равно придется убить ночь на решение вашей загадки…
– Ладно, мы согласны, – сказала Софии, прежде чем я успел отказаться.
Жаклин, конечно, была милейшим человеком, однако от мысли о том, что придется ночевать в доме любовницы Софи, я был отнюдь не в восторге. Но пришлось смириться.
В это мгновение в кармане у меня зазвонил телефон. Я не знал, нужно ли отвечать, и вопросительно посмотрел на Баджи. Словно спрашивал разрешения. Тот пожал плечами. Я вынул мобильник и нажал на кнопку. Это был священник из Горда.
Он уже приехал в Париж, говорил торопливо и был явно встревожен. Не дав мне и слова вставить, он просто назначил время и место нашей встречи.
– Вы сможете прийти завтра в час дня в церковь Монтессон, в западном предместье?
– Послушайте, я… я сейчас не в Париже. Не знаю, успею ли я вернуться.
Я повернулся к Софи. Порывшись в сумке, она достала обратные билеты. Поезд прибывал в Париж в 14.17.
– Невозможно, – объяснил я священнику. – Давайте лучше в четыре.
– Договорились. В четыре часа дня в церкви Монтессон. Кюре – мой друг. Нас никто не потревожит. На время нашей беседы церковь будет закрыта. До завтра.
Он тут же повесил трубку.
Я закрыл телефон и сунул его в карман. Софи смотрела на меня вопросительно.
– Это священник из Горда. Он назначил мне встречу на завтра.
Я не хотел говорить больше при Жаклин. Софи кивнула.
– Ну, – сказала ее подруга, вставая, – ужин можно заказать только в китайском ресторане. Вы не против? В такой час выбор у нас небольшой. Но сначала я покажу вам ваши спальни. Их только две, кому-то придется спать вместе…
– Я буду спать с Дамьеном, – произнесла Софи самым непринужденным тоном.
От изумления я даже попятился. Жаклин сдвинула брови, потом улыбнулась:
– Ладно, пойдемте, покажу вам ваши комнаты.
Около часу ночи, перекусив и обсудив все вопросы, мы решили, что нам давно пора ложиться. День был тяжелый, а завтра нас конечно же ожидали другие сюрпризы. Жаклин объявила, что собирается поработать с рукописью и «Джокондой», потом сказала, чтобы мы чувствовали себя как дома.
Через несколько минут я оказался наедине с Софи в крошечной спальне, где стояли штабеля книг и прямо на полу лежал двуспальный матрас.
– Гм, вы уверены, что нам будет здесь удобно вдвоем? – спросил я, как последний дурак.