Заметив Олега, она помахала ему рукой и крикнула:
– Идите сюда, а то мне скучно одной!
Олег знал, что ее часто подвозили к школе на разных автомобилях различные мужчины. Ирина Владимировна и сама не скрывала, что находится в активном поиске будущего мужа, который смог бы удовлетворить ее как физически, так и материально. Поэтому обычно Олег сторонился ее, понимая, что у него нет никаких шансов. Но если бы даже таковые и были, то он бы все равно не увлекся ею, потому что она курила, а одна только мысль, что ему придется целоваться с курящей женщиной, вызывала у него отвращение. А еще его раздражала татуировка на шее молодой женщины в виде крылатого дракона, который, казалось, с интересом заглядывал в вырез ее кофточки, словно размышляя, не будет ли ему уютнее там. Олег не удивился бы, если бы однажды не увидел дракона на шее, потому что на его месте и сам охотно переселился бы в ложбинку между грудей, имей он такую возможность. Груди, как и ножки Ирины Владимировны, были очень хороши. Но этим и ограничивались достоинства молоденькой учительницы в его глазах.
Поэтому сейчас на ее призыв Олег сухо ответил:
– Не могу.
Но Ирина Владимировна уже сама подошла к нему. Заметив чашу, она отбросила мяч в сторону и, протянув руку, восторженно произнесла:
– Какая прелесть! Можно потрогать за рога?
Но Олег отступил на шаг назад и отрицательно покачал головой. Ирина Владимировна с удивлением посмотрела на него. Однако это не произвело на него никакого впечатления. Вопреки ожиданию, Ирина Владимировна не стала настаивать. Ей надо было от Олега другое. И, забыв о чаше, она взяла быка за рога, но только в переносном смысле.
– Представляете, меня внесли в график дежурств по школе, и сегодня мой черед, – пожаловалась она голосом несправедливо обиженной маленькой девочки. – И, как нарочно, на этот вечер я купила заранее билет на концерт симфонической музыки. – Она подняла умоляющие глаза на Олега и попросила: – Вы не могли бы подменить меня, если уж все равно пришли в школу? А уж как я вам буду благодарна!
У нее был искренний тон и очень честные глаза, однако Олег ей не поверил.
– На концерт? – с недоверием переспросил он. – Симфонической музыки?
Видимо, у него был такой изумленный вид, что молодая женщина не выдержала и рассмеялась.
– Ну, хорошо, вы меня раскусили, – весело завила она. – Сегодня вечером я иду в ресторан. Но что это меняет?
– В общем-то, ничего, – пожал плечами Олег. – Но я действительно не могу сегодня. Мне надо срочно ехать. Я и в школу-то зашел только затем, чтобы выпросить отпуск за свой счет по семейным обстоятельствам.
Лицо молодой женщины выразило недоумение.
– Уж не жениться ли вы собираетесь, коллега? – спросила она. И, не сдержавшись, воскликнула: – А мы-то все считали вас женоненавистником!
– Нет, – без тени улыбки ответил Олег. – В связи с похоронами.
– И кто умер? – попыталась с сочувствием спросить Ирина Владимировна, однако это ей не удалось. У нее был слишком жизнерадостный нрав, и ей еще было очень мало лет, чтобы горевать из-за чьей-то смерти, тем более не имеющей к ней никакого отношения. – Близкий родственник?
– Дед, – сказал Олег. И зачем-то добавил, словно желая смягчить горечь утраты в глазах своей собеседницы: – Двоюродный.
– А-а, – протянула она, заметно теряя интерес к разговору. – Но все равно примите мои соболезнования.
Сказав это, молодая женщина быстро отошла, словно она уже израсходовала весь запас своего сочувствия и опасалась, чтобы этого не заметили. Когда Олег выходил из спортзала, за спиной у него снова раздавались радостные крики, издаваемые молоденькой учительницей после каждого удачного броска. И Олег мог бы поклясться, что она уже забыла о их разговоре.
По гулкой каменной лестнице с выщербленными ступенями он поднялся на второй этаж, где находился кабинет директора. Школа существовала более века. Среди учителей, особенно молодых, ходили слухи, что все это время ее бессменным руководителем была Галина Павловна Волчок. Никто не знал точно, сколько ей лет. Это была рослая тучная женщина, с высоты своего роста, положения и авторитета снисходительно взирающая не только на учеников, но и на учителей, и, казалось, всех их считающая детьми, требующими неусыпного надзора и наставления на путь истинный, а если надо, то и исправления. По строгости и безапелляционности суждений ей не годился в подметки сам Антон Макаренко, признанный всем миром одним из величайших педагогов двадцатого века. Но Галина Павловна критически относилась и к этому прославленному человеку, и к его «Педагогической поэме». У нее была слишком добрая душа, и она решительно восставала против «варварских», по ее мнению, методов воспитания Макаренко, наказывающих своих воспитанников «завтраком в ужин». У Галины Павловны были другие методы, более гуманные, но не менее действенные, как считала она сама.