Осторожный Асуров не сразу выставил ценное приобретение на продажу. Еще несколько недель Робер изучал сводки Интерпола, сам Асуров зарылся в копиях архивной описи ценностей Марии Федоровны, полученных из Дании. Ни там, ни там никаких упоминаний о винклеровской диадеме не было. То ли Новак Андерсон действительно продал им сладкий остаток тетушкиного наследства, то ли отрыл в заброшенном доме тайничок с сокровищем — так и осталось неизвестным.
Наконец, убедившись в отсутствии у своего приобретения криминального прошлого, Асуров вывесил фотографии ценного экспоната на своем сайте и по всем правилам организовал презентацию с легким, но изысканным фуршетом. Явились коллеги-галерейщики, оплаченные журналисты и десяток зевак с улицы. Жрали, пили, квохтали возле колпака из бронированного стекла, под которым на красивом ложе синего бархата покоилось русское чудо, разбирали красивые буклеты, с подчеркнутой небрежностью уточняли цену. Как, всего два миллиона шестьсот тысяч франков за такое бесценное великолепие? О, мсье Асюроф явно продешевил... Однако, воспользоваться благоприятным моментом никто не спешил, и, когда гости удалились, диадема императрицы-мамы перекочевала в сейф управляющего, а ее место под колпаком заняла демонстрационная копия, изготовленная из отборных стразов и латуни высшей пробы.
Любопытствующих было много, потенциальных покупателей — ни одного. Впрочем, рассчитывать на быструю реализацию не приходилось. Подобную покупку могли позволить себе только очень богатые люди, при этом из их числа пришлось исключить серьезных коллекционеров — без документа, подтверждающего принадлежность диадемы дому Романовых, ее музейно-историческая ценность была невысока. А публика такого рода в салоны типа асуровского не захаживает, и никакая реклама в привычном смысле на нее не действует. Оставалось надеяться на то, что на родине называют «сарафанным радио». Жанетта расскажет Жоржетте, та перескажет Иветте, Иветта нашепчет Мариэтте, и так дойдет до Генриэтты и ее пузатого «мотылька» — владельца контрольного пакета в нефтяной компании. Только так...
И вот первая ласточка. Конечно, особо обольщаться не стоит, скорее всего «дэвушка» рассчитывает просто покайфовать, несколько секунд подержав в руках предмет стоимостью в несколько миллионов. Но вдруг?..
Открывая сейф, он лишь с третьей попытки набрал правильный шифр и ключом в дырочку попал не сразу.
Ровное дыхание восстановилось лишь на нижней ступеньке лестницы, ведущей в торговый зал.
— Добрый день, мадемуазель, я управляющий. — Жестом фокусника Асуров извлек из внутреннего кармана футляр черной кожи и распахнул его. — Прошу!
— Ах!
Мадемуазель предалась восторженному созерцанию роскошной диадемы. Робер, на всякий случай, занял позицию непосредственно за спиной посетительницы и не сводил глаз с ее рук, державших сокровище. Асуров же пересказывал легенду покойного «мушкетера» и при этом внимательнейшим образом изучал девушку.
Совсем юна, лет семнадцать, не больше. Из-под нелепого берета с красно белой кокардой выбиваются тем но-каштановые локоны. Легкий темный плащик расстегнут, под ним — глухое мышинно-серое платье. Фасон вполне приютский, но ткань из недешевых, и пошив явно индивидуальный. На изящном запястье платиновый квадрат «Патек Филипп». Личико почти детское, прямой носик, пухлые губы, густые ресницы, трогательная родинка на правой щечке.
А малышка-то премиленькая!
Асуров нахмурился — про другое надо сейчас думать, про другое!
— Когда-то эта изумительная вещь украшала голову русской императрицы Марии...
— О, бедняжка! — на глазах мадемуазель неожиданно выступили слезы. — Потом ей эту голову отрубил страшный злодей Малюта Распутин, ведь так?
Асуров едва не подавился от клокочущего в груди смеха.
— Не могу точно сказать, мадемуазель...
— Анна. Анна Московиц... Так и было, конечно. У меня по истории высший балл!.. Решено! Я беру!
Чистый, наивный взгляд ее больших, широко расставленных карих глаз не допускал никаких сомнений и колебаний.
— Но, мадемуазель, наш служащий, — Асуров кивком показал на Робера, — должно быть, проинформировал вас относительно цены? Два миллиона шестьсот тысяч франков. На эти деньги можно купить роскошную виллу на Ривьере...
— Наша вилла в Сан-Тропе стоит пять! — гордо сказала мадемуазель. — Через неделю мне исполняется восемнадцать, и папа предложил мне самой выбрать подарок. Я выбрала!
— Поздравляю, Анна, вы сделали идеальный выбор... Теперь, увы. перейдем к земному и прокатимся в банк, ведь вы, я полагаю, не носите миллионы в сумочке.
— Не ношу. И пока не могу сама распоряжаться своим банковским счетом, тем более, папиным. Это ведь подарок от него.
— В таком случае, может быть, позвонить вашему уважаемому батюшке и пригласить...
— Нет, мсье, он на конференции в Нью-Йорке, прилетает только завтра вечером.
— Тогда, вероятно, есть смысл отложить покупку до послезавтра?
Мадемуазель Анна вздохнула и с явным сожалением возвратила футляр с диадемой Асурову.
— Наверное. Только вы никому... — Она подняла голову и в упор посмотрела на Асурова. На мгновение ему показалось, что пол под ним качнулся и поплыл куда-то в сторону. — А давайте сделаем так: послезавтра вы подвезете мою покупку вот по этому адресу. — Она порылась в сумочке, протянула Асурову визитную карточку. — Два часа дня вас устроит? Я предупрежу папу, он вас примет и все уладит. Только пожалуйста, не опаздывайте, он человек очень пунктуальный и ценит пунктуальность в других... Что? Ах, да, наверное, в таких случаях полагается оставлять задаток?
Асуров взглянул на карточку. Виньеточный бордюр, на светло-золотом поле темно золотые буквы: «Доктор медицины Рене Московиц, Кавалер Почетного Легиона, член Французской Академии, вице-президент Международной Ассоциации Психиатров». И прочее, и прочее, так что внизу едва хватило места на телефоны и адрес. Очень респектабельный адрес, на авеню Гревель голодранцы не селятся.
Анна между тем высыпала на прилавок содержимое своего кошелька. Сто пять франков с мелочью и льготный проездной.
— Это все, что у меня есть при себе... Тогда, может быть, вот это...
Она принялась отстегивать «Патек-Филипп».
Еще раз мельком взглянув на карточку, Асуров сказал:
— Что вы, что вы, милая Анна, зачем? В этом нет никакой необходимости. Не беспокойтесь. Все будет доставлено в назначенное место ровно в назначенный час. Почтем за честь!
— О, мсье, вы так добры!..
Асуров проводил девушку до дверей, на обратном пути достал из кармана футляр, раскрыл, любовно погладил шлифованную поверхность сапфира, подмигнул Роберу.
— Будем надеяться, малышка нашу цацку не подменила.
— Ой, батоно Константин, до инфаркта доведете!
Оба одновременно достали лупы, вгляделись, удовлетворенно хохотнули.
— Я же говорю — прилычный дэвушка.
— А уж богатый! — подхватил Асуров. — Как считаешь — продадим?
— А то!
Асуров посерьезнел, убрал футляр с диадемой.
— Ладно, торгуй тут, а я пойду, кое что проверю. Береженого бог бережет.
Данные сетевого поиска подтвердили все, сказанное девушкой. Доктор Рене Московиц, 51 год, Эколь Медисин, психологический факультет Сорбонны Кавалер Почетного Легиона, член Французской Академии, вице президент Международной Ассоциации Психиатров, вдовец, дочь Анна, 17 лет, частная школа Эдельшулле в Швейцарии. Париж, 20-й округ, авеню Гревель, вилла в Сан Тропе.
Из интереса Асуров прогулялся и на сайт Эдельшулле. Зеленые горы, аккуратные белые домики, общая фотография выпускного класса, третья слева во втором ряду — Анна Московиц. Увеличение размыло черты девичьего лица, зато четко видны родинка на щеке и красно-белая кокарда на нелепом школьном берете.
Сердце Константина Сергеевича успокоилось.
Из-за углового столика поднялся темнокожий парень в растаманских дредах и яркой рубахе с бахромой, развинченной походочкой приблизился к ней.
— Хэй мэн!
— Хэй мэн!
Они сыграли в ритуальные ладушки и только после этого расцеловались.
— Ну, как оно?.. Я тебе пиццу заказал.
— Как надо... А себе?
— Клево!.. Пивка.
— А у тебя?.. Я бы тоже выпила. Сейчас покажу... Еще два пива!
Усатый бармен кивнул и подставил кружку под пивной кран. Хотя обращенная к нему фраза, как и весь разговор, была на американском английском, чтобы понять ее не надо было быть полиглотом. Янки такого типа ничего, кроме пенной бурды, не пьют. Разве что кока-колу.
Пара присела за столик, Анна с удовольствием сняла с себя идиотский берет и тряхнула кудрявой головой.
Парень положил перед ней лист бумаги, разгладил.
— Извини, нарисовал как умею. Разберешься. Это холл, он же — приемная, здесь его кабинет, здесь ванная, вот тут — лестница на второй этаж, в жилые комнаты.
— Линк, я там была и сама все видела. Переходи к главному
— О'кэй. Значит, вот эта дверь — на кухню. Кухня длинная, тут и тут — кладовые, а выход к служебной калитке — вот тут Не перепутай.
— Постараюсь. Выход запирается?
— Изнутри, на щеколду и простой замок. Повернешь — откроется. Я проверял.
— Ясно. Калитка?
— С улицы — кодовый замок и электронный ключ. Со двора — одна белая кнопочка, вот здесь, на столбе Нажимай и выходи.
— От задней двери до калитки?
— Десять шагов по прямой. Промахнуться невозможно...
— Что за улица?
— Нормально. Закоулок. Тихо, ни народу, ни машин. Я прямо напротив калитки встану... Насчет байка я с ребятами договорился. Не «харлей», конечно, «кавасаки».
— Главное — чтобы ехал нормально.
— Вечером доставят — опробуем.
— Заодно маршрут откатаем.
— Слушаюсь, босс...
Тут подали пиво и пиццу, разговор стих.
Доев, Анна стрельнула у Линка сигаретку и с удовольствием затянулась.
— Энни, — трагически прошептал Линк.
Она посмотрела на него с упреком.
— Мы, кажется, договорились. Никакой травки. Потом — расслабляйся сколько влезет, но сейчас...
— Да я не об этом!.. Понимаешь, я... Эта толстозадая Натали... Когда я ее пялил, чувствовал себя таким гадом, таким грешником... Маму вспомнил, они так похожи...
— Вот только нытья твоего мне не хватало! Что ты хочешь? Чтобы я тебя утешила прямо здесь, на столе?
— Я домой хочу...
— Не ной! Мы вообще зачем все это делаем?! Не затем ли, чтобы ты мог спокойно вернуться домой?