– Видел. В «Подкове».
– Там на мне был плащ, капюшон. Хочешь сказать, что тебе приглянулся бесформенный кусок дерюги?
– Я видел твое лицо. Здесь, на улице. Когда ты… э… спала.
– То есть ты знаешь, что я не лючинка, а джигли?
– Да.
– Ну, ты и наглец! – Огира звонко расхохоталась. – Первый раз вижу, чтобы «пеший» пытался заигрывать с «всадницей»! Ты хоть понимаешь, кто я?
– Отлично понимаю, – голос Мюрра приобрел бархатные нотки. – Ты женщина… А я мужчина.
Огира на мгновение растерялась от такой дерзости, и в тоже время с удивлением поняла, что ей понравилось поведение странного атонийца – и слова, и взгляд.
– Как тебя зовут? – спросила она.
– Люгвин.
Огира хмыкнула.
– А более дурацкого имени ты придумать не смог? Или это настоящее? Впрочем, неважно. Я стану называть тебя так… Ладно, пошли. Ты проводишь меня.
– Куда?
– А разве тебе не все равно? – отрезала всадница, помедлила, искоса взглянула на спутника и спросила: – Скажи, когда я потеряла сознание, ты…
– Что?
Она замялась. Взглянула кротко – по-женски.
– Что? – переспросил Мюрр, чувствуя, как начинает бешено колотиться сердце.
– Так, ничего… Просто… Когда я лежала без сознания, надеюсь, ты не позволил себе лишнего?
– Лишнего – нет. Разве что один поцелуй, – игриво ответил Мюрр.
Глаза Огиры опасно сузились, а рука потянулась к кинжалу.
– Э, погоди, это же шутка! – На всякий случай он отодвинулся подальше.
– Шутка, говоришь… Может быть… Но больше прикасаться ко мне не смей! Понял?
В ее словах опять прозвучала страстная решимость, и это пьянило не хуже амброзии. Хотелось броситься в атаку – в одиночку против сотни, разрушить небольшой город или… создать что-нибудь красивое и вечное…
– Ну, что? Не раздумал провожать меня, кавалер? – насмешливо спросила всадница.
– Не раздумал.
– Тогда идем.
Вскоре трущобы остались позади. Теперь улицы блестели чистотой. Дома украсились яркими магическими огнями. По мостовым то и дело проносились нарядные, подсвеченные мерцающим порошком экипажи. Наездники-лючины на обычных, нелетающих лошадях хвастались сияющим в ночи разноцветным волшебным напылением всевозможных оттенков. Среди пестрой разряженной толпы время от времени мелькали всадники-джигли – в простой черной, как сама ночь, одежде. Ни огромных изумрудов, украшающих камзолы или платья, ни блеска дорогущих бриллиантов, тем не менее перед ними почтительно расступались даже богатейшие из горожан.
– Все. Дальше я доберусь сама.
Всадница сбросила грубый плащ прямо на мостовую. Под ним оказалась типичная одежда женщины-джигли: облегающий бархатный темно-синий жакет, узкие, в обтяжку, кожаные брюки и высокие, до колен сапоги. Мюрр невольно залюбовался ею. Огира знала, что эффектно смотрится в своем костюме. И хотя всадница, принадлежащая к высшему кругу, давно привыкла к подобному вниманию, ей почему-то было особенно приятно, что этот неотесанный провинциал смотрит на нее именно так. Женщина подарила спутнику царственную улыбку и решительно окликнула своего кунгура:
– Ралона!
Через мгновение ей в плечо уткнулась черная морда кобылицы. Огира ласково похлопала ее по теплой смоляной шее, привычно собрала в кулак часть гривы, вдела ногу в стремя, одним махом взлетела в седло и оглянулась через плечо на лючина:
– Прощай!
– Погоди!
Он сделал шаг вперед, но кобыла тотчас повернула к нему морду и предостерегающе обнажила огромные черные зубы. Мюрр отшатнулся. Огира успокаивающе потрепала Ралону по загривку:
– Тихо, девочка. Он… свой. Хороший. «По крайней мере, неплохой», – поправилась она про себя, а вслух спросила: – Чего?
– Если вдруг тебе понадобится помощь…
– Я найду тебя, – пообещала Огира, подумав, что простой наивный провинциал вряд ли сможет помочь в изощренных дворцовых интригах. – Прощай, Люгвин!
Не дожидаясь ответа, она пришпорила кунгура и затерялась в яркой толпе горожан.
2
На следующий день, или, правильнее сказать, на следующий сумрак, Мюрр вместе с другими горожанами стоял на Судной площади в ожидании предстоящей урудии – церемонии, которая превращала джигли в даифа, аристократа в раба. На этот раз урудия собрала рекордное количество зрителей, ведь позору должен был подвергнуться не просто джигли, а главнокомандующий Империи, генерал Алир-ари.
По дороге на площадь Мюрр успел наслушаться множество историй из жизни прославленного воина. Рассказывали, что Алир-ари стал одним из самых молодых генералов за всю историю Лунного мира – свое высокое звание он получил в неполные тридцать лет, причем исключительно за военные заслуги. Именно он сумел победить дикие валанские племена и присоединил их богатые самоцветами земли к Великой Империи. Правящий император, в прошлом и сам талантливый полководец, полгода назад покинул пост главнокомандующего по состоянию здоровья, назначив вместо себя Алира. Это сильно задело чувства Фейра, сына императора. Сынок не отличался полководческими талантами, зато был непомерно тщеславен. То, что такой престижный пост достался его ровеснику, причем даже не родственнику, взбесило наследника престола. Но император пренебрег доводами сына, поставив на первое место благо страны. Нетрудно догадаться, что Фейр-ари затаил злобу и на отца, и на Алира.
– Немудрено, что в гибели кунгура мужа Огира обвиняла не кого-нибудь, а сына императора, – тихонько бормотал себе под нос Мюрр, стоя на площади среди пестрой толпы зрителей. – Фейр вполне мог таким изощренным способом устранить генерала… Но тогда следует признать, что он очень опасный противник. Мог же подослать убийцу к самому Алиру. Но нет! Ему захотелось увидеть не смерть соперника, а его позор, бесчестье. М-да… Насколько я разобрался в местных обычаях, бедняге Алиру уже не помочь. Даже если неопровержимо доказать, что именно Фейр виновен в гибели кунгура, это не спасет мужа Огиры от участи даифа…
Разносчица сладких булочек, молоденькая карийка, стоявшая впереди Мюрра, обернулась на его невнятное бормотание, но тут оглушительно резко ударили барабаны. Неприятно взвизгнули флейты. Мюрр вздрогнул от неожиданности, а разносчица даже подпрыгнула. Ее пухленькая фигурка смешно задергалась. Карийка непрерывно вращала головой во все стороны и подталкивала стоящих вокруг зевак. Ее длинная, изумрудного цвета коса то и дело хлестала Мюрра. Ко всему прочему, девица постоянно взмахивала корзинкой с выпечкой и громко щебетала:
– Начинается! Сейчас привезут помост! Ну, где же они? Ой, я не увижу! Да не толпитесь, вы…
Флейты умолкли, остался только дробный рокот барабанов.
– Начинается! – побежало волнами по людскому морю.
Толпа всколыхнулась и попыталась податься ближе к зданию суда, но отряды городской гвардии, состоящие из пехотинцев-лючинов, не пустили дальше определенной границы.
– Спокойнее, спокойнее! – зычно выкрикивал гвардейский старшина, крепкий кариец средних лет. – Соблюдайте порядок!
Толпа продолжала бурлить. Мюрру пребольно наступили на ногу и азартно пихнули кулаком в спину. Он в ответ лягнул стоящего сзади, а соседа слева двинул локтем. В любое другое время подобное могло закончиться коллективной дракой, но сейчас людей больше интересовало то представление, которое вот-вот должно было начаться.
Тем временем на площадь ступила торжественная процессия. Первыми ехали несколько всадников джигли в черных военных мундирах. В руках они держали отливающие серебром короткие жезлы – знаки различия тысячников. За ними следовала упряжка волов, которая тащила поставленный на колеса дощатый помост, обитый белой тканью. Замыкали шествие воины-джигли с золотистыми нашивками на обшлагах.
– Это сотники! Видишь, у них лычки? – Один из лючин взахлеб просвещал сына.
«Наверняка, и они, и тысячники – все бывшие соратники генерала, – думал про себя Повелитель Холода. – Небось не одну кампанию с ним прошли… А помост белый. В Лунном мире это цвет позора…»