Я никогда не дарил Анжеле цветов. Только один раз купил в магазине сувениров выкованную из стали черную розу, чем вызвал дикий, многосерийный восторг. А живых цветов ей не дарил. Полуживые цветы, если о них забыть и воду не менять, вянут, опадают и приносят тоску, тухлую вонь и мошек. Сухие и мертвые цветы ассоциируются с романами Восемнадцатого века, в которые барышни эти цветы куда-то кладут и зачем-то засушивают на память. В общем, как не крути, срезанные цветы не люблю, и никогда не покупаю. А о вечно прозябающих на подоконниках монстрах вообще молчу. У нас на работе наши дамы их сажают в пенопластовые коробочки, в которых продают яйца, уверяя, что так они (цветы, а не яйца) быстрее и лучше растут.
Вообще-то Анжела хорошая, только бывает иногда резковата и агрессивна. А частенько ставит меня в тупик своей наивной непосредственностью, которую в ней, в первый момент, ну никак не заподозришь.
Вот, например, вчера. Придя домой после трудового рабочего дня, узрел такую картину. На кухне, на столе, стоит пенопластовая коробочка из-под яиц, а моя девушка, в наушниках и с плеером, достает по одному яйцу, кладет на стол, и пытается крутить. Тут между нами произошел примерно такой диалог:
— Э, Анжел, ты это чего? — не понял я, с интересом наблюдая за действиями девушки. — Что делаешь-то?
— Да, вот, понимаешь, вчера купила десяток яиц, а в холодильник положить забыла. Теперь проверяю, не испортились ли они.
— А крутишь-то зачем? — удивился я.
— Ну, как? Если яйцо свежее — оно не крутится, а тухлое будет крутиться.
— У тебя по физике-то вроде бы пятерка была?
— А причем тут физика? — с подозрением спросила подруга.
— Да? Ну, ладно. А чего ты слушаешь?
— Это — HIM! Пора бы и запомнить.
— Хорошо, запомню, — нечестно пообещал я. — ХИМ, так ХИМ. Пожрать-то есть чего? А то с голоду сейчас рычать начну.
Хорошо вылепленная фигура — сто семьдесят сантиметров красоты, длинные стройные ноги, узкая талия, небольшая, но идеальной формы грудь. На все — про все — пятьдесят килограммов. Ее ник в Интернете был неоригинален — Black_Angel. На принадлежавшем ей интернетовском дневнике на каком-то депрессивном сайте, который она почему-то именовала «ДД» моя подруга так и не поместила ничего, кроме одного-единственного стихотворения. Я почему-то всегда думал, что это были ее стихи. Иногда, очень редко, из нее выползало что-то отдаленно похожее на поэзию.
Она обожала рассказывать о своих музыкальных увлечениях, о каких-то лидерах эстрадных групп и об их отношениях с другими неизвестными мне людьми. Кто с кем спит, кто кого трахает. Я, с умным видом, пропускал все это мимо ушей, время от времени случайным образом роняя фразы типа — «Да? Ну, надо же!» или «Чего только в мире не случается!». Мою подругу это вполне устраивало — прекрасная ложь всегда была привлекательнее некрасивой и отвратительной правды. Но людям направится, когда их обманывают. Все это банально и дано известно, но человека не переделать. Вообще-то одна из значительных трудностей в нашей жизни — слушать других людей. Особенно если на фиг не нужен тот бред, что несет собеседник. Даже если не бред, все равно, зачем мне про все про это надо знать? Или — зачем это говорят? А вот зачем. Очень немногие умеют держать в себе свои эмоции, и выброс их (эмоций) в сторону близкого человека — способ за чужой счет снять с себя тяжесть. В Америке только для этого и существуют психоаналитики. У католиков — исповедники. А моя подруга вместо исповедника использовала меня.
Несмотря на ангельское имя, теперешняя моя «гелфренда» выглядела совсем даже не по ангельски. Скорее — наоборот. Одевалась она только в черное, и сочетала кожу, черную джинсу и многочисленные железки. Черные кружева и жабо, правда, также иногда присутствовали. Туфли она органически не переносила — таскала только ботинки на толстой подошве с тупыми круглыми носами и высокой шнуровкой. Этой обуви у нее была целая батарея — на все времена года и случаи жизни. Из штанов она практически не вылезала и только в жару признавала короткую юбку — кожаную, черного цвета с неизменными шнурками и железяками. Штаны у нее тоже бывали с обязательной шнуровкой — то от колен, то того места, откуда ноги растут, а то и от пояса. Для летней погоды иногда делалась поправка на обувь — ботинки уступали место каким-то странным босоножкам, как у римских легионеров. Прическа у нее не отличалась сильным разнообразием — черные жесткие и прямые волосы до плеч не давали особого простора для фантазии визажистов, и только ее подруги — готки — все время ахали и охали, завидуя природной крепкости, блеску и цвету волос. Была в ней доля не то корейских, не то китайских генов, что придавало ее лицу несколько восточный колорит. Слегка раскосые почти черные глаза с небольшим эпикантусом, высокие скулы, коротенький вздернутый носик — все это мне нравилось необыкновенно. Косметикой она не пренебрегала, и эта ее косметика иногда повергала меня в шок. Возможно, для эстрады подобная раскраска лица и допустима, но для хождения по городу… не знаю… отстал я, наверное, от современной молодежной моды. Правда такие резкие макияжи она накладывала нечасто, а только при походах на свои готик-пати, костюмированные тематические тусовки, да на концерты «готичных» групп и певцов. К ее чести, надо сказать, что природное чувство меры не дозволяло ей перейти некую невидимую грань и впасть в откровенную вульгарность и пошлость.