Весна 1945 года
Пришел сырой теплый март последней военной весны. Фашизм доживал последние месяцы — уже гремели бои на немецкой земле.
Но в лагере Абэнзэ наше положение только ухудшалось. Паек теперь мы получали нерегулярно, люди ели глину и почки. Нас уже не гоняли на работу — у людей не было никаких сил. Увеличилась смертность. Трупы не успевали закапывать. Теперь их штабелями складывали в конце лагеря, пересыпали известью и накрывали брезентом.
Одной мечтой жили военнопленные — бежать! Бежать… Но как? Куда? Кругом горы, озеро. Все тропинки охраняются.
И все-таки побеги были. Но все они кончались неудачей.
В конце апреля трое наших товарищей при помощи чехов, которые работали на электростанции, переправились через болота и шесть рядов колючей проволоки и пробрались в тендер паровоза, который должен был вывезти их на свободу. Паровоз проходил три контрольных поста. На последнем смельчаков обнаружили.
…Их повесили на наших глазах. Один из них перед смертью успел крикнуть:
— Прощайте, товарищи! Не забывайте нас…
Три тысячи человек обнажили головы. Тишина сковала лагерь. Вдруг кто-то запел:
Тысячи голосов подхватили песню.
Пулеметными очередями и прикладами нас загнали в бараки.
Первого мая нас не выпускали из бараков. Над лагерем непрерывно шла наша авиация. Долетали раскаты артиллерии — бои шли в 60 километрах от лагеря.
К вечеру внезапно разбежалась внешняя охрана. А с внутренней мы расправились сами. Мы отвели душу…
Третьего мая вернулась внешняя охрана, но немцы не решились войти в лагерь — у нас появилось оружие, и мы были готовы к бою.
К этому времени относятся события, которые взволновали весь лагерь.
К самым воротам прорвались три американских танка. Внешняя охрана вступила с ними в бой. Один танк был подбит. Два другие, забрав экипаж подбитого, ушли.
Боем воспользовались наши товарищи — Иван, Петр и Николай. Фамилий их я не знаю. Они бежали из лагеря, пока длился бой, прятались в развалинах. А потом, когда американцы ушли, проникли в подбитый танк.
И вот внезапно ожил мертвый танк: из орудия и пулеметов он открыл ураганный огонь по фашистским укреплениям. Среди немцев началась паника.
Шум боя, видимо, услыхали американцы: вернулись два танка, с ходу вступили в бой. Потом один танк остановился около подбитого, забрал наших товарищей и ушел. Дальнейшая судьба этих смельчаков мне неизвестна.
Этот короткий бой вселил в наши сердца уверенность: скоро избавление.
4 мая из облаков вынырнули истребители и на бреющем полете пролетели над лагерем. Мы увидели: красные звезда на крыльях. Наши!.. Родные. Долгожданные!..
— Ура-а! — кричали мы.
В воздух летели шапки. Люди плакали от счастья, обнимались.
Ко мне пришли Свинаренко и Костин.
— Надо уходить! — сказали они. — Охрана опять разбежалась. Но к лагерю подходят американские танки. И кто знает, что будет…
Мы и еще несколько товарищей успели выбраться из лагеря до прихода танков союзников.
А уже через час на вышках лагеря стояли американские часовые. За ворота никого не выпускали.
Ночь нас застала в брошенной сторожке лесника-тирольца. Мы спали на сене, пахнущем чебрецом, и это был запах далекой родины…
Свобода!
Утром 5 мая я проснулся один. Мои товарищи ушли на разведку и больше не вернулись. Так я и не знаю, что с ними случилось.
Дальше идти я не мог — опухли ноги. В доме лесника было достаточно продуктов, одежда. День проходил за днем. Никто не появлялся в сторожке лесника. Странное оцепенение нашло на меня: я вроде бы жил наяву и в то же время спал — сказалось страшное напряжение последних месяцев.
Иногда я выходил на поляну, ложился на спину, смотрел в небо. Иногда пролетали самолеты — наши, американские.
И вдруг с неожиданной остротой я начинал думать: Ведь это свобода! Неужели я свободен? Неужели больше нет лагерей, охранников, вечного ожидания смерти?»
Мне начинало казаться, что все, что происходит со мной сейчас — неправда, сон, я сплю на своих нарах…