В Каунасе
Казалось, беда миновала. Нас никто не выдал. Но, видно, у судьбы свои законы…
Третьего декабря 1942 года на утренней поверке вдоль строя расхаживал комендант в черном мундире эсэсовца. Было холодно, моросил ледяной дождь. Люди качались от слабости. Комендант был чем-то доволен. Он кончил расхаживать, заулыбался, показывая желтые прокуренные зубы.
— Никто не обманет немецкое командование! — заорал он. — Найдем всех коммунистов! Ты! — он ткнул пальцем в политрука Сенцова. — И ты! — он показал на меня. — Три шага вперед!
Мы вышли.
— Это есть коммунисты! — торжествовал комендант.
Какая-то сволочь, испугавшись голодной смерти, все-таки продала нас за десяток гнилых картошек.
К нам подошли шесть эсэсовцев с двумя собаками.
— На кладбище! — заорал комендант. — Шагом марш!
Нас повели к воротам.
— Прощайте, товарищи! — крикнул Сенцов. — Не поминайте лихом!..
Ряды военнопленных молчали…
Нас повели к кладбищу, которое находилось недалеко от лагеря, на высокой горе. Эсэсовцы защелкали затворами винтовок. В который раз я прощался с жизнью… Но смерть снова обошла меня. Немцы просто забавлялись — они провели нас через кладбище в Каунас.
И вот мы шагаем по пустынному незнакомому городу. Людей на улицах нет, разбитые дома, хлам, дым, запустение.
В самом центре города в бывших военных казармах находился пересыльный лагерь русских военнопленных. В нем содержались подозрительные, политически опасные для немцев лица.
Выцветший от старости двухэтажный желтый дом был набит пленными. Рядом — два таких же здания. В одном размещались гестапо и штаб формирующихся частей фашистской армии; в другом госпиталь — туда ежечасно прибывали раненые.
Нас с Сенцовым втолкнули в маленькую комнату, где уже было человек двадцать. Первые несколько минут мы задыхались — такой невыносимо тяжелый воздух был в этой комнате. Мы присмотрелись. Цементный пол, единственное крохотное окно за решеткой; железная дверь, за которой слышны шаги часового; большая деревянная параша — ее сутками не выносят, и поэтому в комнате такое зловоние; в два ряда голые тесные нары; грязь, пыль, стены кишат тараканами. На нижних нарах третий день лежал мертвый. Он был накрыт рогожей.
— Это карцер, — сказал нам полицай-литовец. — Подумайте здесь о своей жизни, большевистские свиньи.
Загремел замок на железной двери. Четкие шаги часового: хруп-хруп-хруп…
И началась наша жизнь в карцере. Две недели без глотка свежего воздуха и без света в душной камере. Рацион тоже карцеровский: 200 граммов «хлеба» из березовых опилок и костяной муки да по кружке воды в день. Люди были так истощены, что не могли говорить, двигаться. Мы молча лежали на нарах и ждали смерти — она казалась единственной избавительницей.
Однажды, серым промозглым утром кто-то сказал:
— Ребята, а ведь сегодня первое января.
Новый год! 1943-й… О многом думается в первый день нового года. Но мало, как мало было у нас тогда надежд на спасение. Мы запели:
За дверью немцы подняли беготню, крик. Потом загремел замок, и дверь открылась. Появился комендант, хотел, видно, закричать, но глотнул нашего воздуха и чуть не упал в обморок. Пришел в себя и тут же убежал.
Видимо, в коменданте было что-то человеческое. Вскоре появились два полицая, унесли парашу. Потом нашу комнату вымыли, а нас в честь нового года накормили баландой из комбикорма и отрубей.
С того дня наше положение несколько улучшилось: теперь иногда убирали комнату, нас ежедневно стали выводить на прогулку. Мы влились в общую массу военнопленных, которые были размещены во втором этаже и считались рабочей командой: они пилили во дворе дрова для газогенераторных машин. Стали работать и мы.
Но в целом жизнь наша была невыносима. Среди военнопленных увеличилась смертность. Ежедневно из нашего желтого дома выносили трупы и сваливали в большой ящик-гроб, который стоял во дворе возле уборной.
Однажды санитары вынесли двух мертвых, бросили их в ящик и накрыли крышкой. На свежем воздухе один из «покойников» ожил. И вот из ящика вылез совершенно голый исхудавший до последней возможности человек и, шатаясь, по снегу побрел к дому. Его окружили гестаповцы, начали хохотать, а потом забили этого несчастного прикладами насмерть.
В последнее время почти каждый день в лагерь стали приходить агитаторы и подбивали нас вступить в банду предателя Власова.