— А что-нибудь весомее слова пастыря будет, если мы заговорили о несбыточных желаниях? — буркнула я. — Ну там, положить живот за мою жизнь.
Уильям скорбно посмотрел на меня:
— Вы, я вижу, читали Писание. Живот свой я уже положил: боюсь, в этом смысле давно отстрелялся. До сих пор расхлебываю. Но вы всегда можете обратиться ко мне за помощью, если помощь эта не касается Святых Даров — я, как вы могли уже догадаться, давно не практикую.
Он низко мне поклонился и пошел дальше по зале, здороваться с Анис.
— Уильяму я могу только посочувствовать, — Натан заговорил так внезапно, что я, залюбовавшись на монаха, вздрогнула. — Жил себе, работал библиотекарем в ордене. Подозреваю, что он и при жизни был таким же скромником. Кстати, он чрезвычайно болтлив, это перед тобой пока стесняется. Потом кто-то его… обратил. Он говорит, что по глупости, но я подозреваю, что чисто из желания посмотреть, как его сожгут свои же братья. До сих пор никто не признался, кто это был. Ходят сплетни, что женщина. Сам Уильям на прямой вопрос скромно опускает глаза и многозначительно молчит. К чести братии надо сказать, что его не выдали инквизиции. Даже прятали и подкармливали вначале, по очереди. Он самый первый из нас понял, что можно вовремя остановиться. Даже развил в некую теорию и попытался, по своему обыкновению, написать книгу. Все представили этот фолиант с заглавием типа «Вампирам: как правильно выпивать» или там «Постные основы бессмертия», и не дали. Хотя я так и вижу этот монашеский труд в нашей библиотеке, выпущенный в одной серии с «Молотом ведьм». Уильям до сих пор работает в архивах, знает все книги наизусть и пишет теоретические труды по богословию. Получается, кстати, красиво. Его конёк – развитие эсхатологической мысли в Римской Церкви. Его ценят. Правда, раз лет в 30 ему приходится переезжать с места на место, теряя документы, но он упрям. Прибьётся к какому-нибудь монастырю безымянным работником, лишившимся всего, и неспешно делает карьеру заново. С годами начал развлекаться, полемизируя с прошлым собой: в одной из своих “жизней” напишет блестящую книгу, её раскупят, внесут в учебники, а лет через сорок сам же её разгромит. Ещё через 30, уже на новом месте, выпускает скандальную монографию, подтверждающую первый труд, а автора второго очень вежливо, но вполне понятно, чисто монашескими эвфемизмами, называет полным идиотом.
Вообще, Уильям — честь и совесть нашей большой семьи. Слушать его особо не слушают, как самую настоящую совесть, но зато он у нас определенно есть. Зануда редкостный.
— Ну, за умение вселять уверенность в завтрашнем дне ему твёрдая двойка, — констатировала я.
— Наверное, он сегодня в ипостаси мрачного правдолюба. Не смотри так на меня, дорогуша. Поживи триста лет, ещё не тем займешься, чтобы разнообразить одинаковые дни. Ему бы встретить такую же Джулию, и он начисто забыл бы о скуке, но, боюсь, я не готов делиться, пока мой дом принадлежит тебе. Впрочем, в бессмертии есть и преимущества. Могу помочь увидеть её собственными глазами.
— Нет, спасибо. А почему он… ну… как бы помягче… не решил исправить своё нынешнее состояние радикальным способом и упокоиться по-настоящему?...
Оба вампира, до этого момента задумчиво следившие за монахом, повернулись ко мне так внезапно, как будто я только что предложила Уильяму стать моей второй женой.
— Вот поэтому, дорогая, я до сих пор ношусь с тобой, как курица с яйцом, — с чувством произнёс Натан. — Потому что черт тебя знает, что втемяшится в твою пустую голову, если тебя, не спросясь, переродить. Шагнешь чисто из-за тараканов в голове утречком на солнце, и здравствуй, замок-пастбище.
— Одно меня утешает, — мрачно резюмировала я, — ты вполне себе сознаешься, что нихрена я тебе не нравлюсь. Всё дело в моём завещании.
— Джи, Натан абсолютно прав в своих опасениях, — неожиданно включился Теодор. — Думаешь, ты одна такая умная?.. Очень многие не выдерживали внезапных перемен. Психологически не были готовы. Подобным способом решения проблем в нашей среде никого не удивишь.
— А Уильям признавался, что всерьёз над этим задумывался поначалу. Только так и не смог решить, что всё-таки больший грех — самоубийство или его образ жизни, — пояснил Натан. — Даже папе хотел писать, но начал с кардинала. Кардинал вызвал к себе их приора и разорался, что держат у себя умалишенных и нормальным людям житья не дают, после чего наш бедняга стал нести дополнительное послушание в винных погребах: мол, захотел под землю – иди работать на благо Церкви, упокоиться он жаждет, симулянт.
В дверях появилась ещё одна посетительница, тёмноволосая дама лет сорока, в откровенном наряде: глубокое декольте, яркая косметика, длинная юбка с высоким разрезом у левого бедра. На плечах её покоилось сиреневое страусиное боа, концы которого почти волочились по земле: несмотря на высокие каблуки, гостья была ощутимо ниже меня. Полная, пышногрудая, яркая в своей природной привлекательности, она явно запаздывала с модой — лет на семьдесят точно.
— Вадома, — неприязненно пробормотал Тедди. Пока женщина не спеша расцеловывалась с подскочившей с диванов Анис, он быстрым шепотом затараторил мне в ухо:
— Держала бордель в Бухаресте, на редкость двуличная и мерзкая мадам, очень рекомендую разговаривать с ней поменьше, всю информацию она передаёт… не тем, кто должен знать о тебе что-нибудь опасное. Она подкармливала некоторых посетителей заранее заказанными… блюдами. Особенно юными.
— И тем заслужила благосклонность и покровителей, — подхватил Натан. — Это я для того, чтобы ты понимала, с кем имеешь дело. У неё влиятельные друзья. Следи за языком. Не криви лицо. У тебя всё отлично. Ты со мной.
Когда гостья той же плавной походкой приблизилась к нам, Натан вежливо улыбнулся и слегка поклонился, а Теодор приложился к протянутой пухлой ручке, впрочем, без того задора, которым была одарена я.
— Юлия, — официально представил меня Натан. — Легкомысленна, молода, влюблена в меня до беспамятства.
Внезапно мне изменило чувство равновесия и его пришлось восстановить, от души наступив Натану на ногу. Тот, казалось бы, даже не заметил.
— Вадома. Строга, прекрасна, украшает своим присутствием наши серые будни.
Женщина ласково улыбнулась:
— Как я рада познакомиться с тобой, крошка. Наслышана о тебе, и даже видела пару раз репортажи из N-шти.
Меня хватило только на то, чтобы приветственно оскалиться и шмыгнуть за Тедди, который стоял примерно между мной и Вадомой.
— Стесняется, — пожал плечами Натан, как папочка, чей малыш не оправдал возложенных надежд и начисто игнорирует горшок. — Но мы работаем над этим.
Вадома одарила меня ещё одной сердечной улыбкой, которой в таких случаях улыбаются все добрые посторонние бабушки: мол, ничего, сынок, эти маленькие негодяи ещё не на такое способны.
— Кого мы ждём? — спросил Тедди, обводя взглядом зал.
— Тамаша и Ольгерда, — ответила гостья.
— Вот это да, Джулия, — встрепенулся Натан. — Ты увидишь моего папочку. Мы выходим на новый этап наших отношений: знакомство с родителями.
Всю свежую информацию надо было как-то уложить в голове, которая уже основательно трещала.
— Какого отца, Натан, — удивилась я. — Он же погиб в 1809, ты сам говорил.
— Тамаш — мой второй папа, постарайся понять меня без дополнительных объяснений, — с упором на последнее слово ответил вампир.
— А еще, дорогая, — он приобнял меня за плечо, придвинув к себе, — стой рядом. Мне не хочется с тобой расставаться ни на миг.
Вадома в некотором умилении наблюдала за нами:
— Приятно, когда молодежь чтит традиции и ведет себя столь сдержанно, — похвалила она. — В наши дни это такая редкость!
Ну да, старая ты перечница, зло подумала я, не забывая невинно улыбаться в ответ. В ваши дни ты просто скармливала людей нечисти.
— Мы же хотим познакомиться с папочкой, да, любимая? — Натан заглянул мне в глаза.