Рука моя дрожала, писала я медленно, но, наконец, завещание было подписано. Первым свидетелем заставили быть Тедди, второго Тамаш решил придумать вместе с продажным нотариусом. Негодяй сложил листок и передал Вадоме, после чего его тёмные глаза снова остановились на мне.
— Что же теперь с тобой делать, малышка?.. Натан, ты ею дорожишь? Отдать тебе?
Натан кивнул, но тут вмешалась Вадома, голосом напевным и нежным:
— Они не любовники, Тамаш. Они терпеть друг друга не могут, какой бы цирк перед нами ни устраивали. Анис мне всё рассказала.
Она сунула листок в руки Тедди, ласково похлопав его по плечу.
Честно говоря, я была настолько шокирована, что плохо понимала происходящее вокруг. Натан испепелял взглядом очередную жертву — теперь это была его собственная сестра. Анис, как мне показалось, уже сама была не рада такому повороту и в удивлении смотрела на Вадому.
— Сейчас ты полезнее нам живой, — подумав, решил Тамаш. — Ты, как минимум, должна дождаться нотариального заверения бумаг, прежде чем с тобой случится какая-нибудь неприятность. Или… не совсем живой.
— Тамаш, прекрати, — взвыл Тедди, направившись к нам. — Ты ведешь себя не как мужчина!
Небрежным движением руки Тамаш отшвырнул юношу на прежнее место.
— Подойди-ка ко мне, — тихим ровным голосом приказал Тамаш.
Хотите верьте, хотите нет, но ножки мои сами отправились в путь. Глаза тоже независимо от воли поднялись и вгляделись в темно-серую пустоту, которая внезапно заполнила всю комнату. Мир стал немым и плоским, как черно-белое кино, и, в целом, потерял смысл. Всё потеряло смысл и значение, отрешенно подумала я. Отупелое безразличие качало меня, как на волнах, мир равнодушно и медленно вращался вокруг. Я послушно подошла почти вплотную и с удивлением поняла, что убираю волосы от шеи.
— Вот уроды, — внезапно донеслось от двери в залу. Меня выбросило в реальность, оглушило звуками и порядком ослепило внезапно вернувшимися красками. Громкий голос с хрипотцой, принадлежавший явно Штефану, эхом раскатился по залу. В голосе было столько презрения и брезгливости, что мы практически ощутили их на вкус. В дверном проёме стояла уже знакомая мне троица. Если я правильно помню, в руках у мужчин было оружие. Антон держал что-то большое и явно тяжелое в левой руке, похожее на канистры. Богдана несла крест.
Тамаш отвлекся на них, и наваждение прошло. Я опрометью бросилась в другой конец зала и попыталась вжаться в стену. Вампиры тоже времени не теряли: Тамаш развернулся и зашагал к охотникам, Анис вскочила с дивана и Теодор по-джентльменски задвинул её за свою не слишком широкую спину. Натан как застыл у камина, так и стоял недвижим. На этот раз, похоже, по собственному желанию, явно рассчитывая побыть зрителем. Вадома тоже направилась к двери, многозначительно и нехорошо улыбаясь. Эта тётка явно свергла Анис с пьедестала, мысленного сооруженного мною для самой мерзкой бабы в доме.
— Не замок, а проходной двор какой-то, — устало резюмировал со своего места Натан, демонстративно рассматривая трещины на потолке.
А потом наступила темнота. Нет, я не рухнула в обморок, в зале действительно погас свет. Последнее, что я успела заметить — как Уильям, стоящий у стены, печально вздохнул, глядя на нашу люстру, и привалился к старинным обоям. Раздался щелчок выключателя. К последующим за этим суматохе, воплям, треску, вспышкам и хлопкам, похожим на выстрелы, присоединился громкий рык Штефана: «Дуралей, включи фонарь!»
Пока дуралей медлил, меня мгновенно взвалили на плечо и понесли. Судя по шершавой грубой ткани, которая нещадно колола мне руки (а руками я, как любой живой человек, которого куда-то закинули и волокут вперёд, простите, задом, старалась упереться в неведомого разбойника и вырваться), меня похитил представитель ордена святого Франциска. Пока я набирала в легкие воздуха, чтобы как следует завопить, в мой открытый рот плеснули водой. Вернее, её просто щедро разливали вокруг, скорее всего, не целясь в нас, но окатив меня и Уильяма с головы до ног. Моему воплю так и не суждено было раздаться. Где-то неподалёку завоняло подгоревшим мясом, и возле моего тухеса раздалось вполне себе земное:
— Вот дьявол, сорвиголовы чёртовы! — дальше шел набор, возможно, чего-то непечатного, крайне витиеватого. Итальянский, на котором вы сглаживал неловкость момента.
Хочу напомнить, что в этой темноте упирающуюся меня всё ещё продолжали куда-то волочь. Прокашлявшись, я сделала второй вдох, глубже прежнего, но тут меня внезапно шлепнули пониже спины. Из темноты донеслось:
— Прости, Господи, я промазал. Тише, дитя моё, я отнесу тебя в безопасное место.
Вдали, в дверном проёме, мелькнул луч фонаря — как оказалось, меня уже вытащили из зала и теперь я продолжала ехать по коридору, болтаясь на плече скромного архивариуса из Прованса. Босые пятки бодро шлёпали по каменному полу.
— Да поставьте уже меня, святой отец, — взвыла я. — Я умею ходить ногами!
— Во-первых, брат. Во-вторых, ходить так быстро, как я — очень вряд ли, — терпеливо донеслось откуда-то из района моих тылов. — Так что, ради Бога, не мешай мне. Я и так планировал давать обет безбрачия лет на шестьдесят, а не на триста.
Последнюю фразу было необходимо обдумать, но тут из гостиной послышался громкий женский вопль, а человек с фонарем вырвался в коридор. Брат Уильям переключил передачу – камни замелькали мимо нас с утроенной скоростью — и мы достигли спасительного выхода на улицу.
¹аннигилияция – взаимодействие частицы и античастицы, при котором они превращаются в излучение
====== Убежище ======
Я очень смутно помню этот путь сквозь туман. Помню только, как у меня сдали нервы и бедный Уильям применил всё своё красноречие, чтобы хоть немного меня утешить. Я даже приблизительно не знаю, сколько времени мы потратили на дорогу: была целиком занята оплакиванием своей несчастной судьбы. Радетельному францисканцу довелось тащить меня на руках: путь был явно не близким, мы проделали его по воздуху. Уильям вслух припоминал все истории из житий¹ и патериков² , где несчастным монахам приходилось так или иначе помогать женщинам, дотрагиваясь до них — моё спасение явно не входило в его изначальные представления об аскетике³. Впрочем, он сам был явлением для монашеской аскезы слишком странным и неоднозначным, чтобы долго по ней горевать.
В итоге из тумана выступили очертания большого дома в викторианском стиле, с эркерами, башенками и мансардой. По обеим сторонам дорожки, ведущей к дому, гостеприимно и смутно горели фонари, от чего при взгляде сверху она откровенно походила на взлетно-посадочную полосу. Уильям приземлился и спустил меня на землю:
— Ну, заходи и приглашай меня. Он говорил, что ключ оставил под ковриком.
Действительно, под весёлым разноцветным ковриком из Икеа с надписью «Welcome» оказался большой ключ с брелоком в виде пушистого медвежонка.
— Он? — удивленно переспросила я, разглядывая белый мех и сиреневый нос игрушки.
— Увы, — Уильям тщательно вытер пятки о букву «W», оставив заметные разводы. – Давай, дитя мое, не тяни. Скоро рассвет. Туман рассеивается.
Я повернула ключ в замочной скважине и не без труда открыла дверь. Возможно, я бы мучилась с ней довольно долго, такой тяжелой она оказалась, но Уильям перехватил её и легко распахнул.
Я зашла в тёмный холл и начала искать выключатель где-то у двери. Монах хлопнул в ладоши и над нами внезапно вспыхнула огромная позолоченная люстра, размером и пышностью походящая на средних размеров паникадило. Сам вампир продолжал стоять за порогом.
— Ну давай, не заставляй меня встречать солнце на улице.
— Заходите, пожалуйста, — чувствуя себя крайне глупо, пригласила я.
— Как это всё унизительно, и ведь ничего не поделаешь, три века одно и тоже, — забубнил Уильям, проходя мимо меня и тяжко по своему обыкновению вздыхая.
Когда он повернулся ко мне спиной, я ахнула: затылок, голая шея, капюшон и часть манто, особенно справа, были испачканы каким-то пеплом, как будто монах внезапно начал рассыпаться, как куличик из сухого песка.