— Натан, я хочу такое платье! — раздался высокий женский голос. Гостья даже не пробовала сделать вид, что боится меня разбудить.
— Анис, не могла бы ты умерить аппетиты?.. — кем бы ни был обладатель приятного мужского, он явно хватался за сердце. — Где же я тебе его возьму?.. Семнадцатый век! Лувр!
— Не жадничай, — обиженно прошептала Анис, немного убавя громкость, — я-то знаю, сколько у нас денег!
— Евро растёт, а лей падает, — не терпящим возражений тоном донеслось из темноты. — Но я вложился в «Беркшир Хатауэй».
— Ну Натусечка, ну лапушка, — протянул ласковый голосок, — ну, купить эту шляпку не можем… Так просто зайди и забери?.. А?..
— В своём ли ты уме? — взорвался Натусечка. — Ты хочешь, чтобы потомственный граф Ле Сан, в чьих жилах течёт голубая до синевы кровь самых великих пэров Франции, опустился до ограбления шляпного магазина?
— Да. Надо же и начинать, пока не поздно, — рассудительно возразила Анис. — У тебя что-то растёт. А вдруг это опасно для здоровья?
— Ты меня оскорбляешь!
— Ой, кажется, она не спит, — Анис соизволила перейти на почти шёпот.
— Пойдём отсюда, пока совсем не проснулась и не поняла…
— А можно я её… — что-то недоброе послышалось мне в интонациях. Рискну сказать, откровенно кровожадное. Я даже попыталась как можно незаметнее нащупать выключатель.
— Не смей, — отрезал собеседник.
— Ну вот, всегда так, — донёсся до меня тяжёлый вздох. — Не смей, не бери, не трожь, поставь на место, убери руки, отстань-у-него-кажется-приступ. Не брат, а чудовище.
— Если ты будешь издеваться над каждым новым владельцем, сестра, то когда-нибудь эти владельцы закончатся, а замок превратится в… музэй, — слово «музей» явно далось говорившему непросто, как ругательство юной гимназистке, и прозвучало почти так же уничижительно, как «афедрон». — Или придут какие-нибудь охотники и будут рыскать по замку. Потерпи. Относись к ней как к временной гостье, несмотря на бестактное рытьё в чужих манишках. Ты тоже порылась, считай это сатисфакцией. Идём.
— Ой, ну какое же миленькое тёмное платье на седьмой странице! — шаги неторопливо удалились, причём судя по тому, что я не услышала скрипа плохо смазанных петель, прямо сквозь дверь.
Какое странное происшествие! Говорят, от усталости бывают очень реалистичные кошмары. Надеюсь, мама не спросит, приснился ли мне жених в первую ночь в новом доме, а то придётся рассказать про падающий лей. Видимо, воздух и вечера начинали действовать и на меня: пожалуй, впервые в жизни я испытала на себе всю прелесть работы подсознания на границе сна и яви. При этом в сумрачных переходах стало как-то особенно неуютно – теперь то там, то здесь мне чудились шаги, а один раз краем глаза я даже увидела тонкую женскую фигуру в длинном изумрудном платье. По-видимому, воздух старинного замка и его легенда впечатлили меня сильнее, чем можно было ожидать.
Насвистывая что-то попсовое в такт музыке в наушниках, я перекладывала платья из одного угла в другой, разбирая по эпохам, годам и фасонам. Для этого пришлось раскошелиться на вешалки и взять из местной библиотеки книги по истории костюма. Движения мои не отличались плавностью и размеренностью: меня смущали события этой ночи и утра, я не выспалась и изрядно понервничала, проверяя комнату. На коврике у столика мне почудился след узкого каблука, но настолько неявный, что я легко могла обмануться. Любой скрип и шелест, издаваемый балками или старыми половицами, приобретал слегка зловещий оттенок. Да и складывались звуки в весьма сомнительный узор – скрип как будто вёл кого-то из одной комнаты в другую, а шорох занавесок создавал ощущение, что кто-то специально провёл по ним рукой, проходя мимо окна. Именно поэтому я, всякий раз проверявшая источник шума, решила успокоить нервы музыкой: каждая тревога на проверку оказывалась ложной.
Всё это не только щекотало нервы, но и болезненно заинтересовывало. Я уже представляла себе, как позвоню папе и расскажу про личное Кентервильское привидение. Или два. Вот если бы они при жизни переубивали друг друга в Бальном зале, вышла бы отличная история для местной газеты. А теперь, мол, не дают спать стенаниями и звоном цепей. Срочный отъезд прошлого хозяина тоже удобно ложился в канву – довели усопшие уголовники! Но я-то это вам не то. Я-то обладаю крепкими нервами и полным отсутствием романтического воображения. На всякий случай я поискала под окнами сухое миндальное дерево. Сухостоя там было, скажем, изрядно, но ничего из него не наводило на мысли о готических триллерах или даже плохоньком романчике. Скорее я подумывала о садовнике. Пятен в Зале тоже не водилось. Пол там был чист и, похоже, не так давно его касалась колофонская смола. Кто-то вполне себе старательно натирал его по центру, избегая, впрочем, дальних углов.
— Нашла! Я его нашла, Натан! — я вздрогнула и уронила библиотечную книгу в таз с отбеливателем. Пока я доставала её, вытирала и ставила под тяжесть для выправления намокших листов, источник звука наверняка переместился.
— Иди же ты спать, висельница… — с некоторым запозданием раздался недовольный голос явно разбуженного собеседника. Фразы заглушались музыкой из наушников, поэтому мне потребовалось немного времени, чтобы сориентироваться и осознать, что они не были случайной частью записи.
Голоса, похоже, звучали слева, из библиотеки, и я, вооружившись изящной витой кочергой от ближайшего камина и фонариком, осторожно заглянула туда в надежде застать любого, кем бы ни были эти умники, ворвавшиеся в чужую собственность, и внутренне надеясь, что голоса мне почудились: вряд ли жандармерия примет заявление типа «мимо меня постоянно шастают нахальные призраки в платьях, болтают между собой (вопиющая наглость), забывая при этом представиться». Свет мне был необходим: какой-то затейник провёл электричество в замок, позабыв про половину помещений. Чтение, видимо, в его планы не входило. Грязные окна в тёмных витражах только немного разгоняли темноту у ближайших стеллажей, этого света хватало только для того, чтобы не врезаться в очередной шкаф.
В библиотеке было тихо до звона в ушах. Тихо, пыльно и безлюдно. Никаких посторонних звуков и движения — скорее всего, дело действительно было в плеере. Или в моём растревоженном состоянии: с одной стороны, мне очень хотелось оказаться в центре маленького инфернального катаклизма, с другой — я понимала, что на большее, чем проблемы со скрипучими половицами и странными шорохами (возможно, в замке водились мыши или кто-нибудь не менее банальный), я вряд ли могу рассчитывать. Не найдя в библиотеке ничего подозрительного, я с интересом переключилась на её содержимое. На полках шкафов в два человеческих роста красовались книги, стоимость которых я не могла оценить на глаз, но предположила, что моя ночная гостья без труда могла бы заработать себе на шляпку. Внизу стояли в основном современные издания, чуть выше — предположительно рукописные фолианты. Почти под потолком, в специальных отделениях, лежало что-то похожее на пергаментные манускрипты. Я прошла вдоль длинных рядов, поднялась на антресоль, где книжные полки громоздились с тем же размахом, и попыталась подсветить себе фонариком там, где полумрак скрывал от меня остатки библиотечного богатства. В самом углу, на шкафу, а не в нём, мне привиделся какой-то знакомый красочный уголок: похоже, кто-то выкрал журнал из моей спальни и спрятал от меня в библиотеке. Или привычно кинул. Метрах в трёх с половиной от земли. Помотав головой и протерев глаза руками, я попыталась отогнать явную галлюцинацию, но нет — со шкафа старинной библиотеки на меня призывно смотрел глаз Моники Белуччи, и этот номер я лично покупала три дня назад.
Почему-то я решила, что именно в этой обложке, так нелепо смотрящейся возле старинных книг, таится какой-то ответ, и до журнала непременно нужно добраться. Я начала стаскивать на антресоль всю возможную мебель — высокий стул, табурет, мягкий пуфик для ног. Лестниц для отъявленных книголюбов почему-то здесь не водилось — наверное, наверх владельцы закидывали самое неинтересное. На нижних полках «моего» шкафа стояли немецкие и французские книги, на которые моих знаний явно не хватало. Подставив стул, на него табурет, и сверху пуфик для ног, я дотянулась до полок на румынском. Одна старая и явно давно стоящая книга, усыпанная пылью, и, похоже, слегка поеденная жучком, называлась «Анис». Автор — некий сэр Чарльз Дестини, чей потускневший профиль почти не читался на ветхой пожелтевшей странице. После профиля шли стихи. Как человек, испытывающий к поэтам что-то типа ласкового снисхождения, смешанного с недоумением, я даже не стала в это вчитываться, а просто поставила книгу на место.