— Я?! — Аугусто, казалось, близок к обмороку. — Ребята, я выпускник Папского восточного института! Я не скотобоец и не палач! Хочу вам напомнить, что состою здесь как наблюдатель Конгрегации доктрины веры², а не профессионал-охотник!
— Да брось, — Антон достал из-за пазухи плоскую флягу и сделал большой глоток. — Инквизитор доморощенный.
— Так же хотелось бы напомнить, кто платит вам зарплату, — запальчиво проповедовал Аугусто. — Я, конечно, готов помогать и даже участвовать в рискованный вылазках, но грубое убийство? Я не смогу.
Нож он, впрочем, засунул в карман
— Вот чистоплюй, — проворчал Штефан. — Феррер³ не лучше предыдущих, всё предпочитает делать чужими руками. Убивать ты её не хочешь, а сам бы с радостью нарядил в санбенито⁴ и отправил к таким простым работягам, как мы. Ты тот же палач, только ручки вымыты.
Аугусто в возмущении открыл было рот, но его перебил Гери:
— Лучше заткнись, наблюдатель. Наблюдателей может быть много, а профессионалы тут только мы. Поэтому бери эти коробки и тащи в фургон, ленивая римская задница.
Он выбрал длинную гладкую заостренную палку примерно в два пальца диаметром и, ловко подкинув и поймав так, что она перевернулась в воздухе, взвесил на руке:
— Подойдёт. Вот этим вот прямо в спящую нечисть. В самое чертово сердце.
Рассерженный Аугусто пулей вылетел из кухни, захлопнув дверь ногой за неимением свободных рук. На этот раз мне повезло: его гордый выход предполагал, что он не будет оборачиваться, поэтому моё появление осталось незамеченным. Он шел по коридору, то ли ругаясь, то ли молясь по-итальянски, я в этом не очень разбираюсь. Из бокового кармана брючек торчала рукоять ножа.
Я решила подождать, пока он не скроется за поворотом, и только тогда идти в ту же сторону, поэтому успела услышать из-за двери несколько пугающих фраз типа:
— А ещё мы можем, к примеру, достать ей сердце и посмотреть, сможет ли она жить без него, — спокойно вещал Антон. — Долго ли они протянут без сердца, или там мозга.
— Мясник, — недовольно хмыкнул Штефан. — Ты же живешь и без того, и без другого.
— Делай с ней, что хочешь, — отвечала Богдана, — но не при мне. Я, видишь ли, плохо переношу вид разрезанных людей.
— Тогда договорились, — обрадованно заключил Антон. — Вы отдаете эту нежить мне, а сами можете зайти после того, как я проведу операцию.
— Ну иди уже, твори, доктор Франкенштейн, — недовольно проворчал Штефан. — У тебя чуть меньше часа до заката. Нам скоро отправляться в путь.
— Нет, ребята, я подожду темноты. Мне же надо проверить, проснется ли она от чеснока, — хихикнул Антон. — А потом можно и резать. Гери, подержишь её, если что?
— Да запросто, — мой любимец, по-видимому, не чурался никакой черной работы. Я прямо терялась, кого из этих двоих начать выделять особенной ненавистью.
— И позови эту папскую канцелярскую крысу. Ему будет интересно посмотреть. Пусть включит это в свой отчетик, я не гордый, я поделюсь результатами.
— Кто его будет приводить в чувство, если он вознамерится сомлеть от твоих экспериментов? — зло отрезал голос Штефана. — Прошлого наблюдателя ты скормил Тамашу, этого решил свести с ума. Скоро здесь будет топтаться весь отдел Ватикана во главе с Анджело Амато, задавая неудобные вопросы. И тебя вернут туда, откуда с трудом забрали. Будешь опять пить таблетки и смотреть телевизор по расписанию.
— Ребятки, не расходитесь, — попросила Богдана, — у нас экстренное совещание.
— Позвать этого хилого католика?
— Да черт с ним, сожрет его эта выдуманная дрянь — туда ему и дорога.
Дальше слушать я не стала, потому что приняла решение. Надеюсь, я никогда не буду о нем жалеть, особенно долгими зимними вечерами. Если, конечно, доживу до зимы.
Для начала я в последний раз решила попробовать решить всё мирным путём. Вряд ли стоило появляться перед всем честным народом, к тому же охотники были основательно взвинчены, часть из них с оружием, поэтому я пошла к Аугусто. Тот копался в фургоне, все еще продолжая выводить заковыристые кружева из каких-то латинских выражений. Нож трогательно валялся рядом, на одном из ящиков. Картина, вызывающая особенное умиление: ешь голубчика — не хочу. Наверное, он надеялся на солнце, едва виднеющееся над вершинами деревьев и крыши, но я бы на его месте не была столь легкомысленной. Я довольно храбро прокралась к самому юноше и стянула нож. Не уверена, что он мне понадобится, но с ним было немного спокойнее. Во всяком случае, хвататься в случае чего юному охотнику будет не за что. Я отошла на пару шагов назад и попыталась привести себя в более приличный вид, поправив футболку и пригладив волосы.
— Кхм, — призывно кашлянула я. — Аугусто, простите, что отвлекаю…
Надо же было случиться такому казусу: как только я произнесла последнее слово, верхний край солнца скрылся за полуобваленной кровлей монастыря. То есть вы меня понимаете: ещё не так темно, что хоть глаз выколи (а с обратной стороны здания, то есть там, куда выходят окна келий и капеллы, ещё видно солнце), но уже вполне себе прогулочная погода для особенно резвых кровососов. А ещё я прекрасно понимаю, почему Аугусто бухнулся в обморок. Грузишь ты себе эти ненавистные бутылки, надежно защищенный дневным светилом, и вдруг слышишь незнакомый женский голос. Небо темнеет, а в полутора метрах от тебя та, кого ты собственноручно выносил в гробу, бледная, со спутанными волосами, в крови и грязи. Хотя я все равно его осуждаю: мог бы и посопротивляться хоть чуток, чисто по-мужски.
— О нет, — зарычала я, ткнув носком ботинка бездвижное тело. — Да прекрати! Милый, ты чего? Ты же моя последняя надежда, хлипкий ты похититель вампиров! А ну вставай! Вставай, я тебе говорю, ты мне нужен!
Я схватила его за грудки и затрясла. Он на секунду открыл глаза, сфокусировал их на мне и со стоном отключился опять.
— Ну, кто из нас мужчина? Кто кого должен бояться?!
Небо становилось всё темнее и темнее. Я в ярости схватила ближайшую канистру, открыла и вылила на голову незадачливого наблюдателя Конгрегации. Чисто из мести, пожалуй. Поскольку он решительно отказывался подавать признаки жизни (видимо, собрался притвориться мертвым, как жук-пилюльщик) даже после воды, я оставила его в этом спасительном танатозе и поспешила обратно. Что ж, самый простой и безопасный способ провалился.
Я твердым шагом (насколько хватало этой твердости в моем случае) направилась в капеллу, пока никто из охотников не решил выйти в коридор или Аугусто не пришел в себя. По дороге прихватила какую-то изогнутую металлическую палку, покрытую пылью и грязью, коих тут, возле кухни, валялось в избытке — кажется, это были старые детали очага или что-то в этом духе. Я даже воинственно взмахнула ею пару раз, почти как ниндзя или космический джедай, огрела себя по коленке, ойкнула и прекратила буйствовать. Очень хочется верить, что моей решимости хватит до конца.
Первым делом я просунула эту палку между ручкой двери и каменными выступами в стене, соорудив себе импровизированный засов. Не знаю, надолго ли его хватит при усилиях снаружи, но очень надеюсь, что он будет подстраховкой и мне вообще не потребуется. Вторым делом я запалила свежие факелы от готовых погаснуть предыдущих. Что ж, я готова. Потом я подошла к гробу и приоткрыла крышку так, чтобы крест у алтаря капеллы был закрыт от вампира, лежащего внутри.
— Анис! — шепотом позвала я.
Тишина.
— Анис, да проснись ты, нам нельзя шуметь! — прошипела я, наклонившись над ней.
Анис оставалась неподвижной.
Ругая себя за излишнее вампиролюбие, охотников — за жестокость, Анис — за сонливость, а судьбу — за очередной внезапный вираж, я начала скидывать чеснок, уложенный на Анис, прямо на каменный пол. Потом я схватила вампиршу за плечи и как следует потрясла, совсем как недавно проделывала это с Аугусто, готовая отпрыгнуть в любую секунду. Впрочем, результат вышел точно такой же. Анис лежала, как мертвая.
Не хотелось бы тебе мешать в такой трагический момент, наполненный благородством и патетикой, — напомнил внутренний голос, — но объективно, то есть фактически, она и есть мертвая. И лучше бы тебе было спрятаться или бежать из монастыря, чем спасать бессмертных кровопийц, которые — ты только не обижайся — терпеть тебя не могут.