— Если вы не возражаете, господин группенфюрер я бы хотел переговорить с вами лично.
Зейц помолчал, и, пока он молчал, все присутствующие оставались на местах.
— Пожалуйста, господин майор, — сказал Зейц.
Дитрих и Ремер, козырнув, вышли первыми. За ними — представители службы безопасности. Тяжелые, толстые двери закрылись.
— Итак? — спросил Зейц. — В чем дело, господин майор?
— Всего несколько слов, господин группенфюрер... Я бы хотел знать, господин группенфюрер, как именно вы представляете дальнейшие контакты? — начал Граве, глядя на руки. — Разрешите, я поясню свою мысль. Вам известно, конечно, что служба абвера имела далеко идущие планы использования захваченных-русских шифров и русских радистов. Я имею в виду радиоигру, господин группенфюрер, и выявление с помощью радиоигры тех русских разведчиков, которые могли остаться на свободе.
Зейц потряс рукой, гася спичку:
— Если кто и остался на свободе, господин майор, так это ненадолго. Еще неделька — и мы загребем всех.
— Расследование идет так успешно?
— Да, господин майор. Вы, кажется, кое-что видели в Бельгии?
Глаза у Зейца оставались спокойными, чуть усталыми. Граве отвел взгляд.
— И все признаются? — спросил он.
— Нет. Не все.
— Генрих Лаубе?
— Это сильный человек, господин майор. Но нам и не нужно, чтобы признавались главари. Достаточно показаний других. Кроме того, у нас есть неоспоримые улики. Суду этого хватит.
— Дело же не только в суде.
— Конечно. Но и в суде. Мы покажем немецкому народу чего стоят эти твари.
Покажем, что все они были продажными скотами, торговавшими родиной за наличные!
— Вам удастся?
— Удается то, чего хочешь, господин майор, и то необходимо фюреру...
Граве щелкнул под столом каблуками сапог:
— Поздравляю вас, господин группенфюрер! Можно ли из ваших слов сделать вывод, что все советские разведчики в руках гестапо? Что вы держите в руках хотя бы все нити?
— Полагаю, что да.
— Еще раз поздравляю вас. Кстати, господин группенфюрер. А эта женщина, Инга Штраух? Ее связи тоже выявлены?
— Штраух? — Зейц почесал глаз, сделал вид, будто рассматривает несуществующую соринку. — Ах эта!.. Да. Видимо, это был третьесортный агент. Она только готовилась начать работу.
Граве упорно смотрел в полированную столешницу.
— Значит, она ничего не сказала, господин групенфюрер? И вы не обнаружили ее связей?
Зейц пожал широкими плечами.
— Если бы у Штраух существовали широкие связи -мы бы их выявили, — резковато ответил он. — Наблюдение за Штраух велось давно.
— В ее квартире ничего не найдено?
— Нет.
— Телефонное подслушивание?
— Обычные разговоры.
— Допросы близких и соседей?
— Ничего, господин майор. Уверяю вас, мы свое знаем.
Граве наклонил голову в знак глубочайшего уважения к профессиональным способностям собеседника.
— У командования абвера, — сказал Граве, в частности, у моего шефа, существует другая точка зрения» на Штраух. Командование абвера полагает, что в Инге Штраух мы имеем крупного советского разведчика.
Зейц вскинул голову, поднялся, прошелся по кабинету, резко остановился у окна.
— Любопытно! — раздраженно, с насмешкой сказал Зейц. — Можно узнать, из каких фактов командование абвера делает такие выводы?
— Можно, — холодно, сдержанно сказал Граве, поднимая глаза и уже не отводя их. — Из того факта, что против Инги Штраух до сих пор нет никаких улик, господин группенфюрер.
Зейц покачнулся на носках сапог, закинул руки за спину и рассмеялся. Его полная, белая, стянутая воротником мундира шея раздувалась.
— Ну, знаете! — прохохотал Зейц. — Следуя вашей логике, надо признать, что Генрих Лаубе — только подручный у кого-то: ведь против Лаубе у нас десятки улик!
Но Граве не разделил веселья группенфюрера и не смутился.
— Имя Штраух названо в телеграмме, — сказал Граве. — Названо наряду с именем Лаубе. Значит, ее ценили не меньше. А отсутствие улик — лишнее свидетельство тонкой работы и огромного опыта.
— Прекрасно! — сказал Зайц. — Почему же вы не засекли ее радиста?
— Как знать, не засекли ли... — сказал Граве.
— Что-то новое?
— Нет, — признал Граве. — Но вот что любопытно. В июне сорок первого одна из берлинских подпольных станций прекращала работу до января сорок второго. В январе она снова вышла в эфир и работала до мая. Потом опять умолкла... Может быть, это и была рация Штраух?
Зейц опустился в кресло, скрестил руки на животе.
— Где доказательства? — спросил он. — Чем это докажете? .
Граве покачал головой:
— Эти доказательства можете добыть только вы, господин группенфюрер.
— Каким образом, черт возьми?!
— Вам известно, что делала Инга Штраух в промежутку между июнем и декабрем сорок первого года? — спросил Граве. — Где и как она жила в период с декабря по май? Что делала после?
Группенфюрера раздражал этот дотошный майор, во обращавший о себе бог весть что. Но к словам Граве еле-довало прислушаться, и Зейц понял это.
— Что мне даст знание поступков Штраух? — спроси он как можно спокойнее.
Граве кашлянул, аккуратно вытер губы платком.
Разведчик, потерявший связь, всегда проявляет признаки беспокойства, — сказал Граве. — Это подтверждено всей практикой разведывательной службы. Вы это знаете, господин группенфюрер.
Дальше.
— Если рация, замолчавшая в мае, принадлежала Инге Штраух, то в период от июня сорок первого до января сорок второго Инга Штраух должна была делать попытки установить связь. То же самое она должна была делать после мая нынешнего года. В эти периоды ее поведение могло стать необычным. Штраух наверняка утратила обычную осторожность.
Зейц поправил пряжку широкого ремня.
— Допустим, — сказал он. — Допустим, что мы заметили бы какие-то перемены в образе жизни Штраух в каком то промежутке времени. Но что это добавит к уже известному? Мы же не сомневаемся, что она принадлежит к советским разведчикам?
— Нет, не сомневаемся, — согласился Граве. — Однако, проследив поступки Штраух в это время, узнав, с кем именно она встречалась, мы можем напасть на любопытные следы, господин группенфюрер.
— Боюсь, что не нападем, — с иронией сказал Зейц. -Я уже говорил вам, что ничего подозрительного за Штраух не обнаружено.
— Хорошо, — сказал Граве. — И все же надо подсказать следователю, где можно сбить Штраух. Это первое. А второе... Скажите, господин группенфюрер, нельзя ли узнать, какие лица были арестованы в конце апреля или в начале мая в Берлине? Не имелись ли среди них люди, в какой-либо степени причастные к радиоделу?
— Вы надеетесь таким образом найти радиста Штраух? — усмехнулся Зейц. — По-моему, это наивно, господин майор. Я удовлетворю ваше любопытство, отдам приказ проверить майские аресты. Но если бы тогда схватили хоть одного радиста, все советские разведчики уже давно сидели бы за решеткой или болтались на виселице!
— Справедливо, — сказал Граве. — Но схватить мог ли не радиста, а просто какое-либо подозрительное лицо, которое в действительности было радистом Штраух.
Зейц шумно вздохнул.
— На нашей работе нетрудно заболеть манией преследования, — сказал он. — Не обижайтесь, господин майор. Происходит такое, что и впрямь с ума сойдешь... У вас все?
— Нет, — сказал Граве. Я уполномочен передать просьбу командования абвера. Мы просим держать нас в курсе расследования дела Штраух. Со своей стороны, мы готовы оказать следствию всю возможную помощь.
— Хорошо.
— Это не все, господин группенфюрер. Мы просим держать нас в курсе радиоигры, ведущейся от имени «Аргуса и Лаубе.
— Соответствующее распоряжение уже дано.
— Благодарю. Последнее. Командование абвера предполагает, что Москва сделает попытку забросить к Лаубе и Штраух новых связных. В том случае, конечно, если вы решите временно прекратить работу от имени Генриха Лаубе.