— Картина преступления ясна?
— Мы работаем над этим.
— Хорошо, Буковски, — сказала начальница. — Еще одно. Верховный прокурор Губер поставил меня в известность, что с ним связался епископ и сообщил, что во время проведения этой операции вы конфисковали документы, которые принадлежат Римско-Католической Церкви. Кажется, речь идет об очень древних документах, которые, возможно, послужили мотивом этих преступлений.
— Так и есть, — подтвердил Буковски.
— Само собой разумеется, мы должны немедленно вернуть эти документы владельцу. Сделайте несколько фотографий, этого будет достаточно.
— Документы упакованы в фольгу. Нам нужна специальная лаборатория, иначе их можно повредить.
— Тогда сделайте фотографии упакованных документов.
Буковски изумленно покачал головой.
— Но это ведь доказательства…
— Вполне достаточно, если церковь подтвердит, что в пакете находятся ценные древние документы. Или вы полагаете, что кто-то не поверит слову епископа?
Буковски сделал глубокий вдох.
— О'кей, — ответил он. Не было никакого смысла спорить на этот счет: все равно прокурор сам решит, достаточно ли заявления со стороны церкви. Завтра же он отправит доказательства в комнату хранения улик при прокуратуре.
После того как Буковски повесил трубку, он вздохнул и потянулся, не вставая со стула. Внезапно он вздрогнул: перед ним стояла Лиза.
— Как… я… я не слышал, как ты вошла, — заикаясь пробормотал он.
Лиза села за свой письменный стол.
— Ты, я…
— Я ничего не хочу об этом слышать! — перебила она Буковски. — У нас есть работа, ею мы и займемся.
Буковски покачал головой.
— Нет, я не могу вести себя так, как будто бы ничего не произошло.
— Что произошло, то произошло. Нечего переливать из пустого в порожнее. Нам нужно расследовать преступление, и на нем-то мы и сосредоточимся — на нем и ни на чем другом, ясно?
Буковски невольно улыбнулся.
— Кстати, я тебе уже говорил, что у тебя ямочки на щеках появляются, когда ты сердишься? И эти ямочки так подпрыгивают… Действительно забавно смотрится.
Лиза покраснела от гнева.
— Сначала ты меня оплодотворяешь, а потом хочешь еще и высмеять! — она так на него кричала, что Буковски невольно съежился на стуле.
— О'кей, — робко произнес он. — Давай я сначала расскажу тебе обо всем, что произошло. А потом мы вместе напишем предварительный отчет для прокуратуры.
Лиза буркнула что-то, соглашаясь.
Мюнхен, тюрьма района Гизинг, улица Штадельхаймерштрассе…
Рано утром двое полицейских забрали Тома из больницы и перевезли его в Мюнхен, в одну из городских тюрем. Попрощаться с Мошавом ему не позволили: Буковски временно запретил задержанным общаться. В конце концов, все еще существовала опасность того, что они сговорятся.
После того как Том прошел унизительную процедуру регистрации, его разместили в одиночной камере в той части здания, где находился следственный изолятор. Камера, длиной в четыре метра и шириной почти в три, в которой стояли маленький стол, табуретка, неудобная кровать и висело несколько шкафчиков, стала на ближайшие дни его новым домом.
Обитателей СИЗО принципиально размещали в одиночках и на прогулку во внутреннем дворике выводили в районе полудня тоже по одному. Ну и что; теперь, когда он знал, что Яара жива и здорова и находится совсем близко, — у него отлегло от сердца. Скоро он снова будет на свободе. В конце концов, он жертва, а не преступник.
Он просидел в камере около часа, когда толстая стальная дверь неожиданно отворилась и в щель просунулась голова полицейского.
— Выходи, к тебе пришли! — коротко сообщил тот.
Том последовал за полицейским, который провел его в конец коридора, мимо металлоискателя и сопроводил в комнату для свиданий.
Том думал, что его, наверное, опять ждет этот детектив — Буковски. Потому он очень удивился, когда увидел священника в черной сутане, стоявшего спиной к двери.
Полицейский указал Тому на свободный стул и покинул помещение.
Том огляделся: на него была направлена видеокамера в углу комнаты. Когда священник обернулся, у Тома от изумления чуть не отвисла челюсть.