— Вы его вернули. Я очень благодарен.
— Он был слишком хорош. Я подумал, вы жалеете о нем.
— Но ведь шаль вы не вернули.
— Она не такая хорошая, о ней не очень пожалеют.
Он заставил меня вспомнить босоногих греков, которых я мальчишкой встречал на площадях Эфеса. Те не упускали возможности насмешливо уколоть за малейшую попытку впасть в претенциозность.
Он покончил с едой.
— Принести еще? — спросил я.
— Если хочешь.
Я заплатил мальчишке, чтобы тот принес еще рагу, и пошел дальше по рынку. Ен Мелах — город, который был разрушен безумным Кассиусом, когда тот находился в Сирии. Это было наказанием за отказ платить подати. Потом его отстроили заново в аляповато-греческом стиле с открытой базарной площадью, располагавшейся прямо за воротами. На базаре не было ничего интересного: немного цветной шерсти с побережья, кое-какие безделушки, гребешки, вяленое мясо и сушеные фрукты. В глубине рынка двумя аллеями разбегались лавки с уцененным товаром. Какая-то старуха держала лавку неподалеку от своего дома. Я обратил внимание на людей, которые торопливо выходили из нее с холщовыми свертками с микстурами и амулетами. В нише над верхней перекладиной окна помещалась резная статуэтка трех мудрецов в рыбьей чешуе. Таковы, думал я, наши богобоязненные евреи, готовые на всякий случай поклоняться изображениям стариков в виде рыб.
Когда я возвращался из дальнего конца рынка, у городских ворот возникло какое-то волнение: в город входил отряд. «Может быть, римляне», — подумал я сначала. Но затем разглядел штандарты Ирода Антипы. Я стал пробираться сквозь толпу зевак, которые уже заполнили улицу в поисках лучшего места для обзора. Солдат было где-то в общей сложности около дюжины. Они двигались гурьбой, не очень ровными рядами, сбившись около своего капитана — бородатого великана, который единственный ехал верхом. Я только секунду смог разглядеть, что явилось причиной такой суматохи. Это был узник. Его вели на привязи. Практически волочили за собой на веревке, привязанной к седлу капитана. Из-за солдат мне никак не удавалось хорошенько рассмотреть узника. Потом в образовавшийся просвет в толпе, я увидел его лицо и остолбенел. Хотя он был избит до полусмерти, я сразу узнал в нем своего связного.
Я был в замешательстве. Честно говоря, я не был готов к такой ситуации. Все, казавшееся раньше несерьезным, просто игрой, стало вдруг жестокой реальностью. Я протиснулся вглубь толпы, чтобы не попасть под ноги солдатам, опасаясь, что узник брошенным в мою сторону взглядом мог бы выдать меня. Но он был слишком изувечен для этого. Глаза от битья куда попало заплыли и превратились в щелки. Одно ухо было отрезано, буквально оборвано. На его месте болтались ошметки, почерневшие, запекшиеся, облепленные мухами. Когда его тащили мимо, он запнулся, упал и не смог подняться, в конце концов его, лежащего на спине, действительно поволокли по улице. Вокруг него носилась с лаем одна из почти взбесившихся городских собак. Горожане умирали от хохота, принимая его за обыкновенного уголовника.
Звали его Езекиас[1]. Обычный мальчишка, посыльный при дворе в Тиберии. На него вышли благодаря его должности, а потом завербовали во время какого-то пира в Иерусалиме. Все мои контакты с ним сводились к короткой встрече в городе в период вербовки, и несколько месяцев спустя мы еще раз встретились в Иерихоне. Он был в моем представлении юношей честным, самоотверженным, не осознающим в полной мере опасности, которой себя подверг. Мы опирались на таких, как он, на тех, кого не жаль потерять. На самом деле я и сам был таким, когда вступил в группу.
Интерес наш заключался в том, что у него была возможность доставлять новости из крепости Мачерус, второй по неприступности в Масаде. Она формировала костяк южной оборонной линии на палестинских территориях. Задачей, над которой мы работали, было внедрение в нее. Мы полагали, что справляемся, так как там, в отличие от других мест, в контингент гарнизона входили евреи. Хотя было также много эдомитов. Их земли располагались неподалеку, и отец Антипы был выходцем из этого племени, поэтому им нельзя было доверять. Эдомиты занимали все ключевые посты, используя любые средства, чтобы подчинить себе евреев.
Но несколько евреев, однако, ухитрились продвинуться там по служебной лестнице и достичь высокого положения благодаря своей настойчивости и безупречной службе. Контакт с ними сильно укреплял наши позиции.
Солдаты тем временем достигли середины площади и остановились. Туда притащили несколько камней, которые лежали теперь у колодца. К одному из них привязали лошадь капитана стражи, а к другому, словно сноп пшеницы, — Езекиаса. Его приволокли сюда, и до него теперь уже никому не было дела. Солдаты утолили жажду, зачерпнув воды из колодца, потом облили лошадей. Езекиас был совершенно забыт. Они так вели себя вовсе не потому, что были закоренелыми злодеями, просто, как придурковатые подростки, уже утратили интерес к тому, кого недавно мучили. Езекиас же, наоборот, вроде бы пришел в себя, может чувствуя близость живительной влаги, а может быть реагируя на ее недоступность. Он уронил голову, и только обвивающая его тело веревка удерживала его в вертикальном положении.
1
Встречающиеся в тексте разночтения имен персонажей и географических названий являются частью авторского замысла. —