Отец встретил Иешуа, когда тот проповедовал у городских ворот Тверии. Тогда все говорили об аресте пророка Иоанана. Иоанан обличал связь Ирода с женой его родного брата, за что тот хотел покончить с ним. Отец знал пророка, часто во время своих путешествий он посещал общину Иоанана у Иордана и слушал его проповеди. Иешуа называл себя учеником Иоанана и защищал его в своих речах. Когда отец услышал об этом, он позвал Иешуа к нам в дом, и тот согласился погостить у нас несколько дней. Он только что проделал долгий путь, скитаясь по разным далеким и диким землям, а вернувшись наконец в наши края, никак не мог найти места, чтобы отдохнуть. Мы поселили Иешуа у себя, и он спал у нас во дворе. Но очень скоро соседи начали сплетничать, что мы, дескать, пустили неженатого мужчину в дом, где есть молодые девицы. И отцу пришлось попросить одного из рыбаков, живших недалеко, в Капер Науме, принять Иешуа к себе.
Я так привязалась к Иешуа, что в тот день, когда он уходил, едва не расплакалась и не могла и думать о работе. Несмотря на то, что он твердо обещал мне вернуться, я подумала, что никогда больше не увижу его. Непонятно, почему я так тянулась к нему. Может быть, это было просто любопытством молоденькой девушки, предчувствующей перемены в своей жизни, до сей поры понятной и размеренной. Я как будто бы стояла перед глухой дверью, которую вдруг распахнули. А может быть, мне предстояло увидеть далекую страну, которая мне часто снилась. В своих мечтах я любовалась ее неповторимыми закатами и надеялась, что однажды смогу отправиться туда. А он наяву напомнил мне о той стране, он принес с собой ее неповторимый аромат. Однажды поздним вечером, когда он еще гостил у нас в доме, он заговорил со мной во время прогулки по берегу. Я часто ходила к озеру прогуляться перед сном. Никто никогда раньше не говорил со мной так, как он; я чувствовала невероятную свободу. Можно было говорить обо всем, задать любой вопрос. Вы не поверите, хотя сейчас я уже не могу вспомнить, о чем мы говорили тогда, но я хорошо помню, что слова его затронули самые сокровенные струны моего сердца.
Когда я в тот день вернулась с работы, то увидела, что циновка, на которой он спал, так и осталась лежать у нас во дворе. Я подошла и забрала ее себе, решив, что пусть останется хоть какая-нибудь память о нем. Что в этом предосудительного? Прошла неделя; я невольно возвращалась мыслями к Иешуа и вспоминала о его обещании. И вдруг однажды утром я увидела его на пристани. К берегу приставала лодка рыбака Шимона бэр Ионы, того человека, которого отец попросил приютить Иешуа. Я так обрадовалась, увидев его, что, словно ребенок, бросилась ему навстречу. Подбежав, я заметила смущение Шимона, вызванное моей опрометчивостью. Иешуа же от души обнял меня. Впервые в жизни меня обнимал мужчина.
— Видишь, я сдержал свое обещание, — сказал Иешуа.
Он велел Шимону привязать лодку и позвал нашу семью позавтракать с ними на берегу, как это обычно принято у рыбаков. Кажется, именно в то утро Иешуа стал называть Шимона Камнем, наверное, потому, что тот сидел как каменный и не проронил ни слова. Скорее всего он думал о том, как неприлично он выглядит в компании трех незамужних женщин. Тогда мы тоже на все смотрели именно так. Но Иешуа заставил нас всех измениться. Даже Шимон стал думать иначе, хотя он был таков, что хоть гром небесный разразись, он никогда не оставит того, что запало ему в голову.
Вскоре после той нашей встречи Иешуа стал проповедовать в Капер Науме. Поначалу народу собиралось совсем немного. Из Мигдаля приходила наша семья, чаще всего мы с отцом — женихи моих сестер вскоре воспротивились их приходам. Я позвала Рибку, и она стала приходить, хотя отец ее был категорически против. Были также Шимон и его брат Андреас, а также несколько знакомых Шимона, среди них — Якоб бэр Забди со своим братом Иоананом. Мы собирались на берегу, или в доме у Шимона, или у нас и обсуждали то, что слышали от Иешуа. Иешуа всегда просил нас задавать вопросы и даже возражать ему. Надо ли говорить, что всех это очень удивляло, и в первую очередь женщин, так как нас всегда учили помалкивать, и уж тем более не спорить. Мы очень часто терялись, как относиться к тому, о чем он нам говорил. То, что он говорил нам, противоречило тому, что мы привыкли слышать в молельных домах и от наших старейшин. Меня в семье воспитывали как еврейку, но я никогда не спрашивала, а что значит быть еврейкой или что значит то или иное понятие, о котором говорится в нашем учении. Я даже представить себе не могла, что можно не только спросить, но и обсудить это и потом еще уяснить себе все то, о чем мы говорили.