— Мы пришли издалека, — она заговорила первой, — и хотим просто поговорить с ним.
Мне пришлось сказать им, что Иешуа не хочет их видеть. Женщина молча смотрела на меня, помедлив, я нерешительно добавила:
— Он сказал, что его дом здесь.
Она помолчала и потом спросила:
— Вы его жена?
— Нет, — ответила я, — у него нет жены.
Почему-то мне стало неловко от этого вопроса.
Мы продолжали стоять молча. Уже наступила ночь, было темно, я с трудом различала их лица. Я спросила, нашли ли они себе ночлег, и брат, который все это время не проронил ни слова, ответил, что они остановились на постоялом дворе у окраины города.
— Может, вы бы согласились переночевать у меня? — предложила я.
— Не стоит беспокоиться, — сказала мать Иешуа.
Через несколько минут ночная мгла уже скрыла их от меня.
Я была сильно взволнована всем произошедшим. Мне никогда больше не выпало случая увидеть их снова. На следующий день до нас дошли слухи, что мать и сын на рассвете спешно покинули город. Говорят, что их заставило прийти сюда известье о том, что Иешуа стал уличным проповедником; как видно, они опасались, не сумасшествие ли тому причина.
Но глядя на мать Иешуа, я не согласилась бы с тем, что она считает своего сына сумасшедшим. Мне сейчас трудно вспомнить, что именно выражало ее лицо, но, несомненно, оно несло печать глубокой материнской печали. Однако было и еще что-то. Когда я потом смотрела на Иешуа, каждый раз мне вспоминалось лицо его матери и то, каким безнадежным стал ее взгляд, когда она услышала, что ее сын не желает возвращаться.
Мы попытались расспросить Иешуа о происшедшем, но он вдруг страшно рассердился.
— Зачем вам мучить меня? — спросил он.
Таким его еще никто не видел, мы были смущены и напуганы.
— Закон велит нам чтить мать свою и отца, — решился возразить Якоб.
— Там также сказано, что человек оставляет родителей, — сказал Иешуа.
— Но это когда он женится.
— А я заключил союз с вами. Теперь вы моя семья, только вы.
Когда мы остались наедине и заговорили о том, что услышали от Иешуа, стало ясно, что едва ли кто-либо из нас понял его до конца. Но, бесконечно доверяя Иешуа, многие, в том числе Шимон и мой отец, приписали свое непонимание собственному невежеству и поругали себя за темноту. Меня же такая покорность встревожила, и довольно сильно. Если бы они, как я, видели лицо его матери, не думаю, что после этого приняли бы объяснения Иешуа так поспешно. Я же постоянно вспоминала его слова о семье. Что это значит — мы теперь его семья? Не придется ли мне также делать выбор между ним и моей собственной семьей? И как я, сделав свой выбор, смогу отвергнуть близких мне людей? Как я откажусь от сестер, ведь их будущие мужья против посещения проповедей Иешуа? Как я отвергну свою мать? Не думаю, что Иешуа сможет убедить ее следовать за ним, у нее свой путь, многие уже пытались увлечь ее, но она была тверда. Хотя, в то же время, я ни разу не слышала от матери, чтобы она сказала что-либо против Иешуа.
Честно говоря, я не на шутку испугалась, мне представилось, как однажды меня позовут и велят выбирать между моей семьей и нашим кругом. Я решила не посещать собрания, и какое-то время под тем или иным предлогом мне это удавалось. Потом стала уговаривать отца, просила его не ходить к Иешуа. Мое сердце сжималось от боли, как только я начинала думать, что отцу придется когда-то оставить нас. Отец ничего не понимал, так как я, зная его преданность Иешуа, не могла толком ничего объяснить, и был очень расстроен. Что и говорить, сама я была сильно привязана к Иешуа. Не знаю, как долго бы еще длились мои мучения, но однажды передо мной на берегу вдруг появился Иешуа. Он сказал, что ловил рыбу с Якобом и Иоананом и заметил меня из лодки. Я кивнула, хотя возле берега не видно было ни одной лодки.
— Ну, что же, ты решила покинуть нас, — не то утверждая, не то спрашивая, сказал Иешуа.
Я пришла в замешательство, настолько неожиданно и прямо он начал разговор. Сначала я хотела сказать, что это неправда, но не смогла соврать ему.
— Я женщина, — сказала я, — и какая разница, останусь ли я с вами или уйду.
Совсем другие слова я слышала от него много раз в его проповедях, и мне сейчас было неловко говорить так.
Иешуа принялся рассказывать мне историю про пастуха, у которого потерялась одна овца, и он отправился ее искать, хотя в стаде его оставалось еще девяносто девять овец.