— Я нашел в прокаженном сторонника, — ответил Иешуа, — а в толпе я не нашел бы никого.
— Но он болен проказой. Ты осквернился, общаясь с ним.
— Что лучше: остаться чистым или оскверниться, но помочь человеку, который нуждается в помощи? — спросил Иешуа, и Арам не нашелся, что ответить ему.
Иешуа после посещения лепрозория вымылся самым тщательным образом и, как предписывает Закон, оставался в уединении до утра следующего дня. Мы ни о чем не расспрашивали его — ни о самом больном, ни о том, какая помощь ему оказана. Впрочем, все были уверены, что Иешуа просто усердно помолился за него. Однако через несколько дней у дома Шимона появился человек и попросил позвать Иешуа. Мы все в то время находились в доме и были чрезвычайно удивлены, узнав в подошедшем прежнего прокаженного: теперь этот человек был совершенно здоров.
Вышел Иешуа и обратился к нему:
— Иди в Тверию, найди там священника и скажи, что по Закону ты теперь чист. Но только не говори никому, кто вылечил тебя.
Те, кто был в это время с Иешуа, пережили суеверный трепет, — еще несколько дней назад все мы видели человека, покрытого ужасными язвами, теперь он был совершенно здоров. Как будто чья-то незримая рука стерла болячки и гной с его лица. Если бы я не видела происшедшего своими глазами, я бы никогда не поверила чьим-нибудь рассказам.
Арам прошептал, что все это очень похоже на колдовство. Иешуа услышал его и сказал, что колдовство всегда связано с дьяволом, значит, оно делает человеку хуже. Здесь больной выздоровел, то есть ему стало лучше, зачем приписывать такую работу дьяволу, скорее уж тут проявление воли Божьей.
Мы долго не решались заговорить об удивительном исцелении, отчасти из-за того, что все еще немного побаивались, а отчасти потому, что помнили, как Иешуа просил выздоровевшего больного никому ничего не рассказывать. Но тот и не думал держать язык за зубами. И совсем скоро люди стали приходить к дому Шимона, прося, чтобы Иешуа полечил их. Первой пришла женщина, чей ребенок заболел. Иешуа попытался избежать встречи, попросив Шимона отвести его на озеро через заднюю дверь. Но когда они вернулись, то обнаружили, что женщина все еще ждала возле дома. Иешуа согласился сделать все, что в его силах. Утром женщина пришла снова с оливками и мерой зерна и заявила, что ее ребенок поправился. Иешуа отказался принять подношение и, как и раньше, просил женщину никому ни о чем не рассказывать. Но уже на следующий день мы застали у ворот дома троих людей, они уверяли что выздоровели и это Иешуа помог им.
В наших краях были известны люди, которые занимались лечением или целительством, как евреи, так и язычники. К ним обращались, чтобы за некую сумму они приготовили нужное снадобье, сняли порчу или сглаз. Однако власти не одобряли таких людей и часто обвиняли их в колдовстве. Боясь навлечь на себя гнев местного начальства, целители врачевали тайно, запрашивая за свои услуги плату, для многих невероятно высокую. Иешуа не просил никакой платы и наотрез отказывался от других вознаграждений, как бы настойчиво его ни уговаривали, что поначалу заставляло некоторых усомниться в его способностях. Но скоро все поняли, что Иешуа гораздо одареннее многих известных целителей, в отличие от них он не пользовался никакими амулетами, не произносил заклинаний и не требовал жертвоприношений, просил только воздать хвалу Богу. Он был настолько не похож на знахарей, которых привыкли видеть, что первое время исцеленные им больные находились в некотором смущении и замешательстве. Я убедилась, что в его целительстве не было никакой магии или шаманства, и все, что ему удавалось сделать, происходило потому, что он обладал некой энергией, сопровождавшей каждый его жест и каждое прикосновение. Это можно было назвать не иначе как Божьим даром. Иногда стоило ему просто положить руку на лоб больного ребенка — и жар спадал, достаточно было сделать несколько легких и точных движений, и кости поврежденной ноги сами находили свое место, и калека мог снова ходить как ни в чем не бывало.
Никогда раньше я не видела ничего подобного, не слышала даже каких-либо разговоров или слухов, которые любят в Иудее. Тем более мне было странно признаться самой себе, что эти события отдалили меня от Иешуа, я как будто бы узнала совсем другого человека, обладающего какой-то непонятной силой. Мне было странно, что он никогда не говорил с нами о своих способностях, может быть, считал, что мы пока еще не готовы понять это. Но потом мне стало ясно, почему он избегал подобных разговоров. Как только слава о нем как о целителе стала распространяться, это тут же повлекло за собой обвинения в колдовстве и святотатстве. В Цефее старейшины требовали его изгнания, обвиняя, что он берет на себя смелость делать то, что дано одному Богу. Только Бог может поразить болезнью и только Бог может исцелить, настаивали они. Кто-то был возмущен тем, как может Иешуа, верящий в загробную жизнь, как в нее верили, например, фарисеи, лечить обреченных, то есть отодвигать столь желанную для них встречу с Богом.