Устройство тонстудии — это хорошая каторжная работа. Студия должна была залегать поглубже, и поскольку я не был уверен, что наверх действительно ничего не просочится — а какая же это бомба, если за сто лет до премьеры все уже все услышали? — то я заглушил все подходы к ней миллионами тонн золота и всякого прочего легкообрабатываемого хлама и, кроме того, дополнительно изолировал студию слоем мифрила. Материал, вообще говоря, секретный, и так как он практически все задерживает, то для глушения оптимальный. Теперь-то, задним числом, понятно, что идея была провальная, но в конце-то концов откуда я мог это знать? Я понял это только через пару тысяч лет, когда она мне вышла боком.
Я был так занят пробами, переделками, компоновками и репетициями, что совершенно забыл о времени и вспомнил о нем, только когда Мел в один прекрасный день прислал мне несколько слушателей, имея в виду, что, может быть, я сумею изготовить из этого материала парочку толковых барабанщиков. В этой идее что-то было: сделать настоящий ансамбль ударных. И ребята, вообще говоря, были неплохие, ну немножко, может быть, уроды и соображали не очень, но бит в них был вбит с рождения, и когда я осматривался, вспоминая, кто за последние сорок — пятьдесят лет добивался хоть какого-то успеха в шоу-бизнесе, эти парнишки мне в общем-то начинали почти нравиться. Для начала я показал им, как на самом деле надо стучать. Некоторые так никогда этого и не поняли, но через пару поколений выросли уже действительно приличные стукачи. Что же касается остальных… ну, скажем так: настучать они могли запросто, но о настоящей работе речи не было.
А потом уже появились и соседи… Еще два пива, пожалуйста!
[Вырезано.]
ОН: Соседи могут быть пассивные, но могут быть и активные, и это мне довелось испытать на собственной шкуре. Я как раз сидел над партитурой «Барабанов в глубине», когда впервые их услышал. «Бжик-бзик», «клин-блин», «кряк-бряк» — и так без конца. Снова и снова, без всякого ритма и со всех сторон сразу. Очевидно, этот мифрил предохраняет только в одну сторону — изнутри наружу, но не наоборот. Но мне и во сне не снилось, что может потребоваться нечто в этом роде; я имею в виду: если у кого-то в распоряжении вся поверхность, с какой радости он полезет в глубину? Я тут же пошел посмотреть, кто это такой умный, и выяснил, что пока мы растили стукачей, слушатели не только прекрасно освоили всю поверхность, но уже начали обживать и подземелье. Они называли себя «казад», но, по мне, могли бы называться и «как зад» — больше бы подошло.
Ладно, решил я, проигнорируй их, и проблема отпадет сама собой вместе с ними. Когда они поймут, что золото золотом, а на звукоизоляции можно обломать зубы, они съедут… Посмотри на меня — ты видал когда-нибудь таких дураков?
Нет, потому что проблема отпала. Наоборот. Эти мелкие сморчки в самом деле открыли залежи мягкого металла, и их теперь становилось все больше, и шум делался все громче. Некоторые из моих стукачей почти свихнулись, я и сам уже был недалек от того же. Эти… эти темные гномы просто никогда не слышали о том, что бывают перерывы и творческие паузы — нет! — и самое нахальное то, что они еще называли это старательностью.
А дальше стало еще хуже. Эти маленькие психи вкапывались все глубже и глубже и почти уже пробуравились к нам, когда наткнулись на мою звукоизоляцию. Отлично, сказал я себе, теперь они поймут, что к чему. Ничего подобного. Они не остановились в растерянности перед этим мифриловым барьером, как было бы со всякими разумными существами, — наоборот, они безмерно и бессмысленно обрадовались. И тут же начали растаскивать звукоизоляцию. Они были совершенно сдвинутые. Я имею в виду: кому еще мог прийти в голову такой полный бред? Дело, правда, у них двигалось медленно, потому что мифрил-то как раз действительно хороший материал, но не прошло и каких-нибудь ста лет, как они уже проковыряли в нем дыру. И вот тогда только пошел настоящий шум. Ты можешь себе представить, каково оно, когда к бесконечному стуку мотыг добавляется еще топот ста тысяч ног, которые день и ночь маршируют по тонкому перекрытию над большим пустым помещением? Это только удивляться надо, как у меня тогда барабанные перепонки не лопнули. Но самое худшее было еще впереди. После того как они проломились, они продолжили свои строительные работы в моей тонстудии так, словно все там принадлежало им.