Интерес к древнему кодексу был подогрет потоком статей, появившихся в ежедневных газетах, а также пылких и не всегда достоверных отчетов в воскресных приложениях. Как только манускрипт был выставлен на всеобщее обозрение в музее, мимо застекленной витрины потянулся бесконечный поток людей, желающих взглянуть на него. По словам сэра Фредерика Кеньона, игравшего главную роль в приобретении рукописи, реакция людей «доказала еще раз приверженность англоязычных наций к Библии»[25]. С точки зрения такого утонченного
191
литератора, как Олдос Хаксли, этот поток свидетельствовал о свойственном человечеству фетишизме: «Если вы рассматриваете идолопоклонство как благо, тогда вы от всей души должны приветствовать приобретение кодекса. Я склонен рассматривать идолопоклонство как явное зло».
Лейбористская «Дейли Геральд» зашла так далеко, что назвала весь этот бум «самой вульгарной показухой самых вульгарных богачей». Независимый американский «Нейшн» в несколько более ироническом духе нашел, что, вообще говоря, все должны быть удовлетворены: «Кремль... обменявший реликвию „опиума народа" на пятьсот десять тысяч добрых христианских монет — приличную сумму, которая поможет индустриализации России... Рамсей Макдональд, доказавший своим друзьям-консерваторам, что даже лейбористский премьер-министр отнюдь не варвар, и, наконец, коммунисты, для которых козырем явится фигура лейбористского премьера, одной рукой покупающего Библию IV в., а другой урезающего пособия XX».
Однако, если отвлечься от политических страстей, мало кто мог отрицать, что речь идет об одном из великолепнейших образцов каллиграфического искусства IV в. При тогдашних обстоятельствах Британский музей был, несомненно, более подходящим местом хранения, чем ленинградская библиотека. По возрасту и достоверности только хранящийся в Риме Ватиканский кодекс как библейский текст мог сравниться с Синайским. По сути дела, Синайский кодекс был и остается самым полным и самым древним текстом Нового Завета.
Уникальная, малоизвестная романтическая история его открытия до сих пор является одним из самых увлекательных эпизодов в летописи поисков человеком письменных памятников своего прошлого. В Лобеготте
192
Фридрихе Константине фон Тишендорфе, искателе древних истин, романтика обрела поборника, столь же настойчиво идущего к своей цели, как и его соотечественник и несколько более молодой современник Генрих Шлиман. Его карьера, так же как и карьера Шлимана, была весьма яркой и феноменально успешной. Исследования тоже привели его на Восток. В ходе своих приключений он, так же как и Шлиман, на опыте убедился в культурной деградации, административной коррупции, интриганстве и мошенничестве, характерных для Ближнего Востока в период оттоманского правления.
Для Шлимана, раскапывающего холмы, библией был Гомер, тогда как все усилия Тишендорфа, теолога по профессии, были сконцентрированы на собственно Библии, в частности на Новом Завете. В отличие от Шлимана Тишендорф ни в малейшей степени не был склонен к преклонению перед мифами. Он был прежде всего объективным и критически настроенным ученым, который пытался разгадать тайну ранних библейских текстов.
С тех пор как ученый-классик Фридрих Август Вольф сформулировал «гомеровский вопрос» и тем способствовал основанию в конце XVIII в. современной науки филологии, Германия практически захватила монополию в критическом изучении древней литературы. Вольф отрицал существование Гомера и приписывал авторство двух величайших эпосов нескольким поэтам. Его доводы базировались на исключительно точном и, можно сказать, революционном анализе дошедших до нас текстов. Его метод был развит последующими поколениями немецких ученых.
Несомненно, филологические и исторические исследования (эти две науки некоторое время занимались фактически одним и тем же) немецких ученых вошли в число наиболее выдающихся достижений XIX в.
193
и способствовали тому, что название «Германия» стало неразрывно ассоциироваться с блестящей и скрупулезно добросовестной ученостью. Именно в это время немецкий поэт мог скорбеть по поводу того факта, что его возлюбленная нация столь богата мыслями (gedankenreich), но бедна духом деятельности (tatenarm), — призыв, к которому его соотечественники, к несчастью, не остались глухи.