Трехсотлетняя высоченная кудрявая сосна на околице стала «Няня». Пушкинский клен, что у домика няни, имел кличку «Онегин»… Фашисты хорохорились: они старались всячески продемонстрировать русским, что им-де все нипочем. «Пантера» неприступна», — твердили они. Им даже было весело. То вдруг в парке эсэсовцы заставляли играть духовой оркестр. Звучали бравурные марши, вальсы и даже «Очи черные», то вдруг взлетали в небо целые букеты разноцветных ракет. Наконец загорелись и гигантские костры это они запалили дом поэта и разные усадебные постройки…
Чего-чего только не придумывали фашистские вояки! Но скоро они услышали грозные предупреждения — и с театральщиной было покончено. К деревне Зимари подошли паши «иерихонские трубы» — походные радиостанции со сверхмощными усилителями, и начались грозные передачи пантеровцам. Радио грохотало так, что его и глухие хорошо слышали, казалось, будто с неба кричал сам легендарный бог Саваоф. Разговор шел по-немецки, и смысл его был таков: «Геноссе, дойче зольдатен… Вам все равно капут. Сдавайтесь… Уходите немедля с пушкинской земли… Вы скоро будете окружены. Идет капут, капут! Помните: скоро день рождении великого русского поэта Пушкина. Он здесь хозяин. Он с нами. Его дух с нами. За каждый грех, причиненный пушкинской земле, вас ждет тяжелая расплата!»
Особенно сильно, гневно, убедительно звучал голос сына известного немецкого писателя-антифашиста Вилли Вределя, который по просьбе отца был зачислен в радиороту Прибалтийского фронта… Сам Вилли, как известно, выступал по радио под Сталинградом…
Эсэсовцы сатанели. Их снайперы искали радиомашину. Но, увы… Она стояла за Зимаревым холмом, и наши стрелки выискивали фашистских снайперов. И находили их. Вот к клену «Онегин» полетели два снаряда. Снайпер с гнездом кувыркнулся в бездну — и ау! Второй снаряд не разорвался, а лишь ввинтился в землю. Его, кстати, обнаружили в 1946 году, когда стали лечить дерево. Снайперское гнездо на старой сосне стоило долго — до 1947 года. Снайпер был похоронен немцами на солдатском кладбище, неподалеку от средней школы, в которой был застенок…
Проходя сегодня но дорожкам и аллеям парка Михайловского, ищешь следы войны. Их сразу не заметишь. Большинство ран, нанесенных земле войной, давно зажили. По-прежнему перед домом поэта стоит вяз. Вот у него много следов от ран! Он ветеран. Гордо и величественно шумит старое дерево, своей кроной рассказывая о былом, чудовищном, неповторимом…
У домика няни — клен. Старый-старый. И не один теперь, а два. Они растут от одного пня: разорвавшийся снаряд разделил ствол дерева на две части. Раны зажили, и теперь растет не одно дерево, а два. А на сосне, что на околице, до сих пор видим остатки снайперского гнезда. А на Ганнибаловой ели, той, на которой была снайперская вышка, сейчас живет семья аиста, а аист, по народной примете, — символ мира и благоденствия места.
По приезде в Михайловское остановитесь перед живым современником Пушкина, полюбуйтесь елью, послушайте барабанную дробь аиста, который приветствует своей песней всех добрых людей, идущих на поклон к великому поэту.
Глава 8
РАССКАЗ ОЧЕВИДЦА
В апреле 1945 года, отправляя меня на работу в Пушкинский заповедник, директор Пушкинского Дома Академии наук СССР профессор Павел Иванович Лебедев-Полянский сказал: «Ни я, ни вы не можем себе представить всего того, что ждет вас в Михайловском. Оно есть, но его ведь и нет! Я там недавно был, все видел. Это ужас!!! Там есть только руины, следы, воспоминания. Главное, с чего вы должны начать дело по возрождению заповедника, — это фиксации того, что осталось в нем на сегодняшний день. Описывайте, записывайте, фиксируйте все, что увидите и услышите. Помните, что завтра всего этого уже не будет. Мы должны как можно скорее ликвидировать все и всяческие следы фашистского варварства, восстановить пушкинские памятники и музеи. Помните: мы дали обет нашему правительству и Академии наук восстановить Пушкинский заповедник в наикратчайший срок. К 150-летию со дня рождения Пушкина он должен воскреснуть вновь, а 1949 год, как говорится, не за горами!..»
Прибыв в Пушкинские Горы, я немедля стал описывать все, что видел, записывать рассказы местных жителей о том, что и когда было, что случилось в Пушкиногорье в годы хозяйничанья в нем гитлеровцев, как они его разрушали и грабили, как освободила его наша доблестная армия. В этом деле мне оказал большую помощь мой друг кинооператор Ленинградской студии кинохроники Федор Иванович Овсянников, который сделал по моей просьбе сотни фотоснимков и кадров кинохроники. Все это сегодня бережно хранится в музейном фонде и архиве заповедника. Ниже я хочу привести одну из моих записей тех лет, это воспоминания фронтового кинооператора П. Дементьева о Пушкинском заповеднике и день его освобождения 12 июля 1944 года. Запись сделана мною летом 1946 года в Михайловском со слов рассказчика: