Здесь же, на могильном холме, я снимал третий эпизод. Вслед за окончанием прочеса территории монастыря миноискателями на холм непрерывным потоком двинулись боевые подразделения нашей армии, проходившие по Новоржевскому шоссе. Нескончаемой вереницей шли офицеры и солдаты мимо священной могилы. Многие склоняли колени перед памятником, другие целовали мраморные плиты, третьи вскрикивали гневные слова мщения врагу. Вот это я зафиксировал на свою пленку.
У ворот монастыря скоро появились регулировщики движения, какой-то неизвестный художник уже выводил на фанере большой аншлаг.
Это были последние кадры моей хроники в Пушкинских Горах.
Часа через три на командирском «додже» мы тронулись в Михайловское. Ехали довольно медленно, во избежание всяких фашистских пиротехнических сюрпризов. Дороги, несомненно, были соответствующим образом приготовлены фашистами для встречи наших воинов — заминированы. Поэтому ехали мы с большой осторожностью.
Подъезжая к Михайловскому, мы имели короткую остановку в деревне, которая значилась на карте «Бугрово». Собственно говоря, деревни не было. На ее месте стоял один-единственный полуразрушенный дом. Все остальное было в развалинах и пепле.
На усадьбу Пушкина въехали со стороны главной аллеи. Остановились у полуразрушенной арки. Вот что мы увидели, войдя я пушкинский парк!
По двум сторонам аллеи вдоль огромных древних елей простирались частые ряды колючей проволоки. Тут и там были навалены перепутанные мотки колючки. Большинство деревьев было повалено в полнейшем беспорядке, причудливо загораживая проход к усадьбе. Особенно сильное впечатление произвели на нас лежавшие на земле гигантские ели, простиравшие; к небу свои огромные ветви. Кругом тянулись разноцветные телефонные провода, валялись ящики с боеприпасами, консервные банки, какое-то тряпье, мусор. Еще курился дымок над фундаментами домов на усадьбе. Из многочисленных ходов траншей и окопов торчали развороченные бревна, доски, маскировочный кустарник и сетки.
Безлюдье. Ни одной души. Ни звука.
И центре усадьбы вся листва деревьев, словно побитая морозом, безжизненно свисала с ветвей — она была мелко посечена ружейным и артиллерийским огнем. Вокруг остатков построек, по дорожкам и в саду буйно росли огромные купы бурьяна, лопухов и крапивы.
Тщетно искали мы домик няни. Домика на усадьбе не было.
Мы прибыли в Михайловское около четырех часов дня. День был исключительно ясный, солнечный и безветренный. Условия для съемки были очень благоприятные. В усадьбе я снял несколько кадров. Я зафиксировал окопы, траншеи, фундаменты уничтоженных зданий, трупы фашистов, настигнутых нашим огнем. Около бетонированного пулеметного гнезда, устроенного в каменном домике на самом скате холма, я снял исковерканную взрывом бронемашину. Снимал я Михайловское вместе с тем же оператором Масленниковым, с которым снимал и Пушкинские Горы.
Могу с уверенностью сказать, что наша машина была первой, добравшейся до Михайловского после изгнания из него фашистов.
Правда, со стороны Сороти через Михайловское прошла небольшая воинская часть, переправившаяся в заповедник по реке вплавь, но она имела специальное предписание высшего командования нести в Михайловском караульную службу, «не разгуливать по пушкинским местам и ничего не трогать до приезда Чрезвычайной государственной комиссии, которая должна будет расследовать фашистские надругательства над пушкинскими местами». Караульное помещение находилось в развалинах метеорологической станции, стоявшей к востоку от усадьбы.
Мы пробыли в Михайловском дотемна. Ходили с осторожностью. В здания заходить нам не пришлось, так как ни одного целого дома во всем Михайловском мы не нашли.
Вечером, часов в девять, мы выехали из Михайловского обратно в Пушкинские Горы, откуда, не задерживаясь, тронулись в сторону Острова.
В Тригорском побывать мне не пришлось. Не было времени.
Вместе со мною в эти незабываемые дни в нашей киногруппе работали фронтовые операторы Л. Изаксон и Ал. Команенко».
Глава 9
ГОСТЬ ИЗ ДАГЕСТАНА
Сегодня октябрь — осень, которую какой-то особой любовью любил Пушкин. Этот месяц был особенно близок сердцу Пушкина. Раздумья и прощание с природой… зарождение в ней нового, стремление узреть грядущее. Мечты о счастье… Осень в Михайловском прекрасна! Здесь действительно все одето «в багрец и золото», все предельно живописно. И в эти дни люди идут сюда толпой. Все хотят лично увидеть эту особую красоту природы и насладиться ею. Так, и Расул Гамзатов приехал в Михайловское осенью не случайно. Ему хотелось воочию узреть гимн осени, пропетый Пушкиным в Михайловском.