– Тогда чем бы вы хотели заняться? – спросил ее герцог.
– Я намереваюсь посетить известных парижских портных, о которых я так наслышана, – ответила Корнелия. – Но, конечно, вам это будет неинтересно, вы должны пойти на скачки. Тем более что если моя головная боль не успокоится, то мне придется остаться дома.
– Вы вполне уверены, что так будет лучше для вас? – спросил герцог с явным облегчением.
– Вполне, – кивнула Корнелия.
– Хорошо, я прикажу подать экипаж для вас к дверям отеля – скажем, в три часа? Я еще не уверен, что смогу вернуться к чаю, но, если вы не возражаете, мы пообедаем с вами в восемь часов вечера. Парижане предпочитают более позднее время для обеда, но мне кажется, что нам лучше придерживаться наших английских привычек, не так ли?
Оставшись одна, Корнелия торопливо надела шляпку, накинула на плечи боа из перьев и устремилась к выходу. Она отменила приказ насчет экипажа, который герцог распорядился заложить для нее, и взяла другой, который доставил ее в апартаменты Рене.
По всему дому Рене были расставлены цветы – орхидеи в количестве, смущавшем баснословной расточительностью, множество редких тропических растений. Хрустальные вазы были полны тубероз, чей чувственный аромат наполнял каждую комнату, тревожа воображение.
– Это – цветы страсти, – пояснила Рене, когда Корнелия заметила, что никогда прежде не видела такого количества тубероз. – Великий князь знает об этом, и поэтому вместе с орхидеями их доставляют каждый день, когда мы в разлуке.
«Она его страстно любит», – подумала Корнелия, и ее невольно охватила жалость, потому что рано или поздно сердце Рене должно разбиться. Великий князь был женат, и положение при дворе обязывало его большую часть времени проводить в России. И Рене, как бы ни была она любима и желанна, не могла последовать туда за князем. Однажды он уедет в Россию навсегда, а она останется безутешно оплакивать свое разбитое сердце… Но сейчас она еще была любима и любила сама! Во всех отношениях положение Рене лучше, подумала Корнелия, чем ее собственное. Фальшивый брак, равнодушный муж, который любит другую женщину, – разве можно это сравнивать с любовной связью с человеком, который даже в свое отсутствие шлет туберозы, сохраняя живую память об их страсти.
– Вот комната, которая будет к твоим услугам так долго, как ты только пожелаешь приходить сюда, – сказала Рене, открывая дверь спальни.
Мари уже ожидала Корнелию в спальне, готовясь совершить столь же успешное преображение, как и прошлой ночью. В ее руках было дневное темно-синее платье, единственным украшением которого служили узкие оборки того же цвета. Это был цвет освещенного солнцем моря, глубокий и приятный, но на секунду Корнелия ощутила разочарование от того, что в первый момент платье показалось ей слишком простым. Но когда она надела его, то увидела, что платье идет ей почти так же, как и пламенно-красное. Оно подчеркивало мягкие изгибы ее юного тела, делало кожу ослепительно белой, а глаза – загадочными.
Шляпку такого же цвета прикололи к расчесанным и уложенным короной волосам, и красота Корнелии и ее своеобразие выявились с новых сторон. Рене одолжила Корнелии сапфировую брошь, украшенную бриллиантами, и такие же серьги.
Лицо Корнелии было напудрено и нарумянено, но Рене заметила, что использовать косметику днем надо меньше, чем вечером. Поэтому единственным ярким пятном на лице девушки были темно-красные губы, заставляющие мужчин мечтать о поцелуях.
– Ну, теперь мы готовы! – воскликнула Рене. – Держись увереннее, дорогая. Весь Париж говорит о тебе сегодня. Помни также о том, что хорошенькая женщина, которая держится, как истинная королева, вызывает поклонение и восхищение у тех, кому дана привилегия любоваться ею. А если мы держимся неуклюже, то мы получаем только то, что заслуживаем – равнодушие.
– Как вы мудры! – пробормотала Корнелия.
– О! Я брала уроки в особой школе, – ответила Рене, – но опыт, как бы тяжело не был он заработан – всегда ценен. Однажды ты перестанешь сожалеть о своих нынешних страданиях, а поблагодаришь за них небеса. Даже если это не даст тебе ничего больше, то страдания всегда облагораживают.
Дамы спустились вниз по лестнице, держа в руках миниатюрные кружевные зонтики от солнца. Дверца экипажа была открыта в ожидании очаровательных пассажирок. Шесть превосходных белых пони кивали своими оранжевыми плюмажами, а их упряжь была начищена до золотого блеска. Кучер и двое лакеев в щегольских белых ливреях с золотыми пуговицами стянули со своих круглых черных голов цилиндры, и белые зубы блеснули в улыбке.