V
Когда ж потом узнала,
Коль сладок хуй в пизде,
Подол всем подымала,
За грош еблась везде.
И ты тому ж учися,
Смела будь, не стыдися,
Маши, не бойсь, ебися впрах.
VI
На то ведь ты родилась,
Пиздой чтоб промышлять.
И бабка не стыдилась
Дом твой тем пропитать.
Ведь по миру б ходила,
Скитаясь бы просила
Под окнами от алчбы хлеб.
VII
Послушай, свет, Танюша,
Жаль дать свиньям твой цвет.
Твоя мне, ах, махнуша
От зависти все рвет!
Не мужикам то пища —
Годится им пиздища
Ужасная жены моей.
VIII
Так время не теряя,
К нам в Питер поспешай,
Скачи, скачи скоряе,
Найдешь здесь прямо рай.
Есть некто, мне приятель,
Лихой всех объебатель,—
За первый раз даст пять рублей.
IX
Он счастье нам устроит,
В замужство даст тебя.
Награду тем удвоит,
Потеша сам себя.
Слыть будешь копиистша,
Потом канцеляристша,
Столь знатному я буду тесть.
X
Весь род наш тем достанет
Прославиться навек,
Просить меня тот станет,
Плетьми сперва кто сек.
Пизды твоей доброта
И ёбаров щедрота
Вдруг бедных нас обогатят.
С плотины как вода, слез горьких токи лейтесь.
С печали вы, друзья, об стол и лавки бейтесь,
Как волки, войте все в столь лютые часы,
Дерите на себе одежду и власы!
Свет солнечный, увы, в глазах моих темнеет,
Чуть бьется в жилах кровь, всяк тела член немеет.
Подумайте, кого, кого нам столько жаль,
Кто вводит нас в тоску и смертную печаль?
Лишаемся утех, теряем все забавы.
Отеческая власть, раскольничьи уставы
В деревню Ваньку днесь влекут отсюда прочь.
Ах! снесть такой удар, конечно, нам не в мочь.
О, лютая напасть! О, рок ожесточенный!
Тобою всех сердца печально пораженны.
С пучиной как Борей сражается морской,
Колеблются они, терзаются тоской,
Трепещут, мучатся, стон жалкий испущают,
С деревней Ярославль навеки проклинают.
Провал бы тебя взял, свирепый черт-отец,
Бедам что ты таким виновник и творец.
Ах, батюшка ты наш, Данилыч несравненный,
Стеклянный изумруд, чугун неоцененный,
Наливно яблочко, зеленый виноград,
Источник смеха, слез и бывших всех отрад!
Почто, почто, скажи, нас, сирых, оставляешь?
В вонючий хлев почто от нас ты отъезжаешь?
Отъемля навсегда веселье и покой,
Безвременно моришь нас смертною тоской.
Неужели у нас вина и водки мало?
Ликеров ли когда и пива не ставало?
С похмелья для тебя не делали ль солянки?
И с тешкой не были ли щи-волвянки?
Не пятью ли ты в день без памяти бывал,
Напившись домертва, по горницам блевал?
В Металовку тебя не часто ли возили?
Посконну курею с чухонками дрочили!
Разодранны портки кто, кроме нас, чинил?
Кто пьяного тебя с крыльца в заход водил?
Понос, горячка, бред когда тя истощали,
Не часто ли тогда тебя мы навещали?
Не громко ль пели мы в стихах твои дела?
Не в славу ли тебя поэма привела?
Противна ли тебе усердна наша дружба,
Любовь, почтение, пунш, пиво, водка, служба?
Чем согрешили мы, о, небо, пред тобой,
Что видим такову беду мы над собой?
С кем без тебя попить, поесть, с кем веселиться?
С кем в карты поиграть, попеть, шуметь, резвиться?
Разгладя бороду и высуча уски,
Искали мы площиц и рвали их в куски.
Прекрасные уж кто пропляшет нам долины?
Скачки в гусарском кто нам сделает козлины?
Кто с нами в Петергоф, кто в Сарское Село?
Куца ж тебя теперь нелегко понесло?
Забавно ль для тебя дрова рубить в дубровах,
В беседах речь плодить о клюкве, о коровах?
Хлеб сеять, молотить, траву в лугах косить,
Телятам корм в хлевы, с реки ушат носить,
За пегою с сохой всяк день ходить кобылой,
Спать, жить и париться с женой, тебе постылой.
Обдристаны гузна ребятам подтирать,
Люлюкать, тешить их, кормить, носить, качать.
Своими называть, хотя они чужие —
Неверности жены свидетельства живые.
С мякиной кушать хлеб, в полях скотину пасть,
От нужды у отца алтын со страхом красть.
С сверчками в обществе пить квас всегда окислый,
От скуки спать, зевать, сидеть с главой повислой,
Лишь в праздник станешь есть с червями ветчину,
И рад ты будешь, друг, простому там вину.
Увидишь, как секут, на правеж как таскают,
По икрам как там бьют, за подать в цепь сажают.
С слезами будешь там ты горьку чашу пить,
Оброк свой барину по трижды в год платить.
Отца от пьяного, от матери сердитой,
Прегадкия жены, но ревностью набитой,
Услышишь всякий час попрёки, шум и брань,
Что их ты худо чтишь, жене не платишь дань.
Босой в грязи ходить ты будешь там неволей,
Драть землю, мало спать, скучать своею долей.
Не будет у тебя с попом ни мир ни лад,
Хоть записался здесь с отцом в двойной оклад.
Но что за глac теперь внезапно ум пленяет?
Какую, слышу, весть нам брат твой возвещает?
Каку премену вдруг мы чувствуем в себе,
Надежды всей когда лишились о тебе?
О, радостная весть! Коль мы тобой довольны!
Каким восторгом днесь сердца и мысли полны!
Смягчился наконец наш рок ожесточенный:
Что слышу, небеса? О, день стократ блаженный!
Данилыча отец прокляту жизнь скончал.
Он умер, нет, издох, как бурый мерин пал.
Нас Ванька в Питере уже не оставляет,
Присутствием своим всех паки оживляет.
Минуту целую не осушал он глаз,
Повыл, поморщился, сказал «ох!» пять он раз:
— Анафема я будь, с Иудой честь приемлю,
Чтоб с места не сойтить, пусть провалюсь сквозь землю,
Родителя коль мне теперь не очень жаль,
Хоть стар уже он был, и пьяница, и враль,
Что ж делать? Быть уж так, ведь с Богом мне не драться,
Но пивом и вином пришло мне утешаться.
А ты днесь торжествуй, приморская страна,
С небес что благодать тебе така дана!
Гаврилыч, маймисты, прихожи богомолы,
Данилыча друзья, вседневны хлебосолы,
Вы, Красной, Лиговской, Горелой кабаки,
Полольщицы и вы, пьянюги бурлаки,
Ток пива и вина здесь щедро изливайте,
Стаканы, ендовы до капли выпивайте,
Пляшите, пойте все, весельем восхитясь,
Данилыч что теперь уж не покинет нас.
И ты, задушный друг, кабацкий целовальник,
Гортани Ванькиной прелестный полоскальник,
Веселья в знак ему огромный пир устрой
И с пивом свежую ты бочку сам открой.
В воронку затруби, трезвонь в котлы и плошки,
Пригаркни, засвищи, взыграй в гудок и ложки,
Руками восплещи, спустя портки скачи
И радость такову повсюду разомчи!