Выбрать главу
Все в спальне у нее стоят в порядке стройном: С сорочкою вдова, у девок весь убор, Там держит кофешенок чашку шоколаду, Тут с гребнем перюкьер, все люди наподбор. И повеления ждет всяк от ея взгляду. Кто в спальню допущен, быть должен очень смел, Коль в милость к госпоже желает повтереться, Он чтоб ухватки все те нужные умел, Каким лишь льзя от барынь понагреться. Французы смелостью доходят до всего, И в пышну входят жизнь они из ничего. Из наций всех у нас в народе Одни французы только в моде. А этот перюкьер несмел был и стыдлив, Не так, как этот сорт живет, поворотлив. Благопристойность им всегда тут наблюдалась, Когда боярыня поутру одевалась И обувалась. Из спальни в те часы всегда он выходил, Чем барыню на гнев нередко приводил. Но гнев ее тогда был только до порога. Прошло недель немного. Уборщик к этому насилу попривык, Он стал не дик. Из спальни не бежит он в комнату другую, Когда зрит госпожу в сорочке иль нагую. Когда-то госпожа уборщику тому Такое дело поручила И научила Мужчине одному Пересказать о том, что им она пленилась, А говоря, сама в лице переменилась. Вид ясно показал, что дело о пустом И нужда ей не в том. Мысль женска слабости не может утаиться, Когда она каким вдруг чувством воспалится. Стремление ее все взор изображал, Что жар в ней умножал. Тут руку госпожа уборщику пожала, Амурный знак давала, Но ей в смущении казалось сего мало, Отважности его она не подождала, Нетерпеливо ей хотелось веселиться. Тут стала госпожа с уборщиком резвиться. И будто бы его, играя, обняла. Потом еще, еще и много обнимала, И тут, и там его хватала. Стремилась вниз ее рука и то достала, Что всех их распаляет нежные сердца. Исправно все нашла тотчас у молодца. Но в этот только раз не сделала конца, А только нежною рукой лишь подержала, Сама от сладости дрожала. Уборщик, стоя, млел. Вообрази себе, читатель, эту муку, В каком уборщик мой огне тогда горел, Каким его дух чувством тлел. Он также протягал дрожащую к ней руку И уж открытую у ней грудь нежну зрел, А так он был несмел, Что к ней дотронуться не мог ни разу И будто ожидал на то приказу. Прошло так много дней. Ходил уборщик к ней. Им только госпожа себя лишь веселила Так, как ей было мило. Вдруг, лежа на софе, изволит затевать, Чтоб голову у ней лежачей подвивать. Уборщик исполнял ее охоту И продолжал свою работу, А барыня его тут стала щекотать, Потом за все хватать. И добралася вмиг к тому, для ней что нужно, Играть ей с ним досужно. Поступком эдаким уборщик стал вольней, И начал он шутить и сам так с ней, Как шутит с ним она. Он так же точка в точку Отважился сперва боярыню обнять И в грудь поцеловать, А там и юбочку немножко приподнять, Резвяся, пооткрыл немного и сорочку И дотронулся чуть сперва к чулочку. Сам губы прижимал свои к ее роточку, А уже от чулка Пошла его рука Под юбку дале спешно, С ступени на ступень, Где обитает та приятна тень, Которую всем зреть утешно. Дограбилась рука до нежности там всей, И уж дурила в ней, И вон не выходила. Утеху госпожа себе тем находила. Уборщик — нет. Не шел ему на ум ни ужин, ни обед. Что это за утеха, Что сладость у него лилася без успеха. Не раз он делал так Боярыне, скучая, О благосклонности прямой ей докучая, Смотря на ее зрак. Лишь чуть приметит он ее утехи знак, Котору Он в саму лучшу пору У ней перерывал, Прочь руку вынимал И чувство усладить совсем ей не давал. Сердилась госпожа за то, но все немного И не гораздо строго, Хотя сперва и побранит, Но тот же час приятно говорит. Нельзя изобразить так живо тот их вид, В каком был с госпожей счастливой сей детина, Какая то глазам приятная картина: В пресладком чувстве госпожа, Грудь нежну обнажа И на софе лежа, Спокойно, Не очень лишь пристойно И чересчур нестройно. Прелестны ножки все у ней оголены, Одна лежала у стены