— Понял. — Иво встал, потянулся, затем порыскал глазами по комнате в поисках своей походной сумки. Нашел ее быстро — она валялась в углу, справа от кровати. Ее явно бросали, никаких признаков, что аккуратно положили. Он схватил сумку и достал оттуда черную книжку с кучей потертостей на обложке. Переплет тоже страдал. Тереза охнула и удивилась.
— Боже мой… Где ты ее нашел?
— Там же, где и косу.
Она взяла книгу, провела по ней рукой. Имя автора Розарии Мнишек было уже наполовину стерто.
— Розария… Шикарная была женщина. Правда немного глупая и мечтательная, слишком сильно в добро верила. Она как раз и застала предпосылки дробления, пострадала больше всех, кого я знала. В конце концов она погибла. Какой-то трухлявый мужик засадил ей, заразил чем-то скверным. Вылечиться так и не смогла.
— Скверная смерть.
— Мир скверный. Но его можно изменить.
Изгнанница выразительно глянула ему в глаза. Руки она сложила поближе к нему и смотрела, умоляя.
— Иво, я дарую все, что только пожелаешь. Нужны деньги? Ты никогда больше не вспомнишь о них. Слава? Ты станешь самым известным не только изгнанником, но и человеком. Любовь? Со мной ты погрузишься в самый ласковый мир, какой только можешь представить. Я дам все, что захочешь. Только выпусти меня. Желание для тебя будет заветным, особенным.
Иво скверно поморщился. Ответил Терезе не сразу, сперва он пробил ее взглядом, рассмотрел ее глаза, искал, что в них таится. Лишь после этого начал говорить.
— Я ненавижу торговаться. Ненавижу обещать и обещания. Ненавижу громкие слова и фразы. Если есть что-то, что можешь дать — даешь сразу и на месте. В качестве оплаты обещать любое желание… Скверно. Желания губят.
— Желания помогают. Если правильно их трактовать. И поверь мне, я это знаю получше многих.
Иво промолчал.
— Ладно, прости. Я перегибаю палку, — руки она наконец сложила на руки Иво. — Я прошу у тебя помощи. Просто прошу. Однако после нее буду в большом долгу. И тогда сделаю все, что тебе потребуется. Все, что захочешь. Если попросишь сам. Но, Иво, если такова плата за мою возможность исправить прошлое — я готова пойти на что угодно. Готова стать самым страшным дьяволом или самым милым ангелом, если то потребуется.
Черный изгнанник сидел и молчал. Думал. Тереза видела это по его выражению лица: брови слегка нахмурены, мышцы лица напряжены. Она не торопила его, лишь также молча смотрела и ждала любого ответа. Абсолютно любого.
— Я, — начал Иво робко и неуверенно, — постараюсь помочь тебе. Но лишь при одном условии.
Тереза кивнула головой.
— Обучи мастерски орудовать косой.
Чарующий лик
I. Источник зла I
— Эа… С-с-с-слышь… Хазяйка! Ик! Чкушку тщи сюда!
Трактир «Назойливая муха» соответствовал своему названию — всюду смердило мочой и летала куча противных мух, скрашивающих постоянные стоны пьяных. Время близилось к полночи, но группа постояльцев, разбредшиеся по разным углам, не собиралась уходить. Атмосфера внутри трактира была явно напряженной. Пили не из-за веселья, пили из-за чего-то удручающего.
Молодая девушка, годиков семнадцати от роду, устало волокла ногами к назойливому мужику — тому было чуть больше сорока с виду. Голова грязная и лохматая, моментами прослеживалась седина, а одежка его явно была уже уставшей. Она послушно, но с легким грохотом, уложила ему мелкий бутылек водки, затем удалилась.
— Ай… Срань господня, хать бы… Ик… Вид сделала культурный… Прислуга, ептить.
Он недовольно выпил половину, затем бухнулся башкой о стол. После скривил губы. Глаза сильно прижмурил.
Рядом сидел еще один. Он был полной противоположностью своему соседу: пристойно выглядел, был чист и от него не воняло за версту. Одетый в чистый дублет с мехом у воротника, с воротника шел короткий плащ, но его было достаточно, чтобы прикрыть затылок и голову, штанцы были опрятные, а обувь чистая и не замызганная. Он сидел рядом, уткнувшись лицом в сжатые кулаки.
— Карпат…
— Молчи, сука…
Карпат говорил лениво, речь была безобразна. Алкоголь делал свое дело.
— Карпат, — мужчина был настойчив, руку положил собеседнику на спину и легонько похлопал, — так нельзя. Бутылкой горю не поможешь, да и Лэйя этого бы не хотела.
Карпат взвыл, слезы подступили сами по себе, но взгляд он отвернул. Сдержался, не стал плакать.
— Легко тебе, Ганс, глаголить подобное. Ты ж, сука, одинокий волк у нас, бродишь куда попадь, спишь где попадь, трахаешь кого попадь… А вот… Йа! Йа, сука! Я не такой…
Ганс промолчал.
— К чему мне все это, скажи… Скажи хоть ты, ты ж умный до чертиков… Хазяйка, еще чекушку! Ай, нет! Бутылку сюда тащи. Ганс, ты обязан выпить со мной.
— Я не буду пить.
— Если уважаешь — будешь, сука.
— Карпат… Лейя…
— Хватит мне про Лейю базарить! Пей и не выкобенивайся. Хазяйка! Жду бутылку, слышь меня?
Тишину трактира нарушал лишь бушующий Карпат, орущий на все заведение и требующий нести то, нести это. Хозяйке трактира было тяжело себя сдерживать, однако она, без всяких скандалов и истерик, послушно несла очередную бутылку требующему. В этот раз положила ее так, словно легчайшее перо несет в руках. Затем хотела сразу же уйти, но Карпат хватанул ее за кисть, хватанул больно — девушка слегка взвизгнула от боли.
— Останься, краса. Молю.
Девушка молчала и пыталась вырваться из захвата. Все попытки были тщетны.
— Сядь за стол, шлюха дворовая!
— Карпат, успокойся!
Ганс схватил Карпата за руку, приложил силу и дернул руку к себе. Девчушка сразу убежала в какую-то комнатушку вдали. Карпат оскалил.
— Ты что творишь, паршивец?! Совсем из ума выжил? Ну нельзя же так, Карпат! Нельзя!
Карпат издевательски рявкнул в ответ.
— Что тебе нельзя — у меня на жопе написано. Не мешай отвлекаться. Ученый, сука, нашелся. Если девке сказано сесть — она должна сесть. Если девке приказано пахать — она идет и пашет. Если девке сказано быть шлюхой — она обязана быть шлюхой. Иначе такую девку пороть надобно.
— Ты себя слышишь вообще? Ты с Лейей также себя вел?! Да никогда б не поверил. Приди в себя, друг. Брось ты эту бутылку, иди проспись да человеком стань.
Ганс приложил ладонью Карпата. У того на щеке остался здоровенный красный след от удара. Первые пять секунд он ничего не делал. Озирался лишь да водил языком по сухим, как кожура апельсина, губам. А потом захотел вдарить в ответ. Но не сумел — вялый пьяный удар прошелся по воздуху: Ганс ловко пригнулся в нужный момент. А Карпат после неудачной попытки не стал пытаться вновь — допил вторую часть мелкого бутыля и отбросил пустышку в сторону, схватив сразу новую, уже побольше.
— Лейя потому ш особой была, Ганс. Особой. К ней свое отношение. Она была моим личным букетом, личным с-с-с-веточком… А эти все… Ай, нахер я вообще все это говорю. Хазяйка! Еще тащи водки!
Хозяйка не отвечала, да и не было ее больше в основной зале.
— Какая тебе водка, старина? Ты б эту допил сначала.
— Эа… И то верно!
Только Карпат открыл бутылку, по полу, сделанному, видать, на скорую руку, прошла дрожь. Карпат не зарился по сторонам — приковал все внимание к водке и уже было хотел сделать глоток. А вот Ганс поменялся в лице.
Возле них уже стоял массивный, достаточно мускулистый мужчина, правда, лысый. Он грозно смотрел на Карпата и скалил зубы, будто пес на привязи. Кулаки его чесались. За его спиной удачно пряталась та девчушка, пострадавшая от вспылившего Карпата. Она тряслась и, упираясь руками в твердую, как каменная стена, спину лысого, выглядывала глазком и смотрела, что же произойдет. Лысый схватился за бутылку Карпата, отшвырнул ее в пол. Из-за создавшегося шума все посидельцы трактира сразу пересеклись взглядами и сошлись ими же на столе компании.
— Баран, ты чаво, озверел шоль?! Это моя водка…
Карпат не успел договорить — встретил лицом жесткий удар грубого кулака. По ощущениям этот удар ничем не отличался от удара массивным бревном. Пьяный сразу отлетел чуть назад.
Ганс спохватился, побежал на выручку к другу, но лысый и его отшвырнул.