Ты — житель этого мира. Так? Так. Банально, кто ж спорит — то. Задумайся на секундочку, что за тобой стоит? Близкие тебе существа, так ты подумал. Я это знаю. Мне достаточно, что ты это слышишь в своей пустой голове, чтобы понять это. Но так ли они тебе близки? Нет, нет, я ни в коем случае не опровергаю это, просто спрашиваю. Просто… Ты никогда не думал, что все это ложь и иллюзия? Тебя обманывают, там, к примеру… Не думал? Ах… Ты вообще нужен кому — то? Ого, так тебя любят. На самом деле, это замечательно. Волшебно. Я бы сказал, это и есть магия. Тебя любят, ласкают, заботятся. Я вот не знаю, каково это, когда тебе готовят поесть, одевают и просят о чем — то из — за волнений. Но, давай на секундочку вернемся в реальность. На тебя плевать. Ты никому в этом мире не нужен, кроме себя. Эгоизм, понимаешь? В самый критический момент человек спасет свою жопу. Да даже не важно, человек или любое другое существо — оно спасет свою шкуру, и только потом, может быть, тебя. Но сам факт. Вся забота в твою сторону, эта сучья любовь — все это личная выгода. Все лишь ради того, чтобы заполнить пустоту, ты же помнишь, о чем мы говорим? Ты — пустышка. Мгла, поглощающаяся самостоятельно в безвременный хаос, в котором сознание теряется, а все границы между хорошим и плохим вмиг исчезают. Открой глаза же ты наконец; при любой удобной ситуации тебя бросят, плюнут на тебя. Ты любишь только ради удовлетворения, тебя любят ради удовлетворения. Животные инстинкты, грязь, похоть. Сегодня ты сладко трахаешься, а завтра поливаешь грязью ради уже другой выгоды. Вся жизнь — жалкое посмешище… Так противно. А самое забавное, что ты сейчас сидишь и думаешь, а так ли это. И со временем ты себе же и скажешь: «А ведь он прав…» Но это также смешно и жалко, ведь ты согласился с чьим — то также никому ненужным мнением… Потому что ты пустой. Тебе проще взять чье — то мнение, чью — то силу и поместить в себя, дабы заполнить пустоту. И, когда ты сдохнешь, ничего не изменится. Будет такая же пустота. Однако, если быть честным, ты меня порой удивляешь. Твои действия, мотивы. Ты словно растешь. Моментами ты уже не тот жалкий ребенок, а вполне осознанное существо. Но, по итогу, ты ведь все равно снова разрушишь абсолютно все, что строил так долго, если оно само собой не развалится… И снова будет пустота.
Разве я не прав?»
* * * * *
Хруст древесины, исходящий от чего-то горящего, больше походил на ломающиеся кости. Хотя, надо сказать, сейчас он был как раз кстати. Время шло к ночи, холодало. Для поддержания примитивного комфорта требовалось тепло. Изгнанник открыл свои глаза после долгого пребывания во сне. Первые минуты мужчина вовсе не понимал, где он и что вообще происходит.
— Очнулся пади, — промямлил мужской, немного выше, чем у Иво, голос. Он явно наблюдал долгое время за изгнанником, отчего сразу же обратил внимание на шум.
Иво не ответил. Елозил на месте, пытался перекатиться со спины на живот.
— Тише-тише… Лежи смирно, не шебарши! Вот, держи лекарство.
Иво не оглядывался назад, но прямо перед его лицом оказалась жилистая рука с чем-то в районе кисти. В кулаке был сжат флакон, который обычному глазу показался бы пустым. Но не изгнаннику. Иво сразу же жадно схватил его и отгрыз пробку, швырнув ее куда-то вдаль. Душу, что была в ней, он поглотил также быстро, как и выхватил.
Мужчина засмеялся.
— Что с тебя взять.
В голову изгнанника что — то резко ударило, после чего появилась легкая тошнота. Иво дернулся, словно его ужалила оса, после чего упал с кровати на сырой деревянный пол. Второй сначала сидел как ни в чем ни бывало, но затем все же встал и подбежал к изгнаннику. Тот уже оклемался и смог взглянуть на подоспевшего, отплюнул и встал, отряхнувшись. Тело было оголенным, лишь портки, что едва держались, скрывали гениталии бауманца.
— Ты подкачался, Иво.
Иво отдышался, затем не смог сдержать эмоций и подоспел к давнему знакомому.
— Ордо, постоянно же ты меня выручаешь.
Старый изгнанник высмеялся.
— За детьми принято ухаживать. Тебе полегчало, я смотрю? Больше не матросит, как соплю по ветру, а?
— Не матросит, — усаживаясь обратно на койку, проворчал Иво. — И хочется верить, больше никогда не будет.
Ордо обреченно выдохнул, затем, издав звуки, похожие на причмокивание губами, выразительно прокашлялся.
— Сутки спал. Последствия голода. Сейчас должно полегчать. Я сходил на охоту, тут в тройке верст демон витал — фамильяр чей-то. Опасная тварь вышла, змееподобное отродье, что чуть не потрепало меня.
Ордо посмеялся, пытаясь сбавить напряжение и чувство вины и черного изгнанника. Сам Ордовик уже давно не охотится, поглощая души, помещенные в специальный приблизительно полулитровый сосуд, напоминающий выпуклый стеклянный пузырь с тонким горлышком. Те изгнанники, что были способны охотиться, помещали изгнанные души для тех, кто уже не мог самостоятельно добывать себе души для пропитания. И Ордо был одним из вторых.
Он был легендарным изгнанником. Конечно же прошлого поколения. Своих ровесников он уже давно не видел на белом свете. Да и, как сам считал, к лучшему.
Ведь он отказался от самостоятельной добычи душ. И отказался, потому что в прошлом слишком обильно их поглощал и по итогу перешел на души живых созданий. Его забытое прозвище «Чудовище из Анаретты» уже мало кому известно. А получил он его, так как в юные годы изгнал немало людей в вассальном княжестве Баумании — Анаретте. Но со временем смог возмужать и слезть с самого страшного наркотика, что может вскружить голову изгнаннику. Наркотика, без которого ты не сможешь выжить, но которым можешь упиваться постоянно.
Иво прекрасно знал о его прошлом. Отчего и уважал старого изгнанника сильнее прочих, покуда сам, как изгнанник, понимал, что отречься от зависимости живыми душами практически невозможно.
И так как знал это, чертовски стыдился, что он, отрекшийся старик, охотился, дабы откачать беспечного изгнанника. Стыдился и постоянно отводил взгляд.
— Не стыдись. Со всяким бывает. Благо, я опередил тебя. Впереди Тайныр, край плодородных земель, а там люду много… Прости за правду, но кто знает, что на тебя бы нашло.
— Не извиняйся. Все правильно говоришь.
— Ты, — почти сразу же продолжил он, — чуть меня увидел — сразу накинулся с мечом. Поэтому я так и мыслю.
— Тебя?
Иво помнил ту ночь. И он отчетливо помнил, что видел давнейшего старика, уже погибшего, но не выходящего из его головы. Он видел его настоящего. И даже если это все было лишь оплотом его фантазии, образом пред отчаянием, этот образ был слишком настоящим. Иво думал и не сразу услышал, как его окликают.
— Иво? — Ордо сказал чуть громче, чем обычно.
Изгнанник дернулся. Взглянул, показывая, что слышит.
— Тебя лихорадит до сих пор? Если нужно, есть еще души.
Иво фыркнул себе под нос, после чего повертел головой.
— Есть что накинуть?
Ордо бросил руку в сторону, указывая на выстиранные и уже высушенные штанцы изгнанника. Рубахи не было, за место нее валялась свитка — длинная распашная одежда из сукна. Иво сразу же вопросительно взглянул на Ордо.
— Выкупил у местного барыги. За гроши, не переживай. Твоя рубаха совсем уставшая была. А плащ и вовсе где-то просахатил. Поэтому уж довольствуйся, что есть. Обувь вон, кстати.
В углу были аккуратно сложены сапоги. Видно, что не новые, но всяко лучше ходить в них, нежели босым. Иво принялся одеваться. Ордо в это время уселся поудобнее и заговорил.
— Мне доложили про Вельдхейм. Про случившееся. И про то, что тебя заклеймили.
Иво с особым пристрастием обратил свой взгляд на наставника. Тот дополнил.
— То… Изгнание какого-то хрена важного — врачеватель или кто он там был. Признаюсь честно, не запоминал особо. Зато прекрасно запомнил рассказы о том, как треклятое отродье, чьи зеньки подобны саже в печи, устроило переполох в самом дальнем городе Баумании.