— Все властны над жизнью кого-то, сын. Разница лишь в том, что ты властен над судьбой. Мы решаем, жить ли человек, вы же решаете, жить ли этой душе в принципе. Конечно, разница колоссальная, если смотреть на мир свысока. Но здесь, в моменте, какая разница? Что так тебя нет, что так. Я считаю, разницы никакой.
— Ты наивен, Гордолин, — Иво легко смеялся, — убей человека, животное или другого представителя разумной расы — он переродится. Изгони его же и на одно живое создание будет меньше.
Гордолин похлопал Иво по спине.
— Да, ты прав. Однако это и называется — смотреть на мир свысока, глобально. А в моменте все одинаково. Да и к черту это все, такие вопросы не для нас. Этим пусть занимаются философы, а не простой люд. Будь я при дворе либо при огороде — я всегда буду считать себя обычным пахарем…
— Как и я, — дополнял Иво, и слова его звучали тепло. Они отогревали именно душу старика-генерала.
— Ну так конечно — кто ж тебя вырастил-то!
Комната озарилась искренним громким смехом, таким «неопрятным» и небрежно мужским, моментами с прихрюкиванием.
— Вот с тобой всегда так — начнешь за одно, закончишь вообще за другое, — говорил Иво, как будто обижался, под конец отобрав кружку с выпивкой и сделав громкий глоток, словно он что-то с трудом проглатывает.
— Не соглашусь. Здесь же все пересекается. Кто-то должен успокаивать твой разум. Что до новостей про черного изгнанника…
— Меня не напрягает. Ни капли.
Гордолин облегченно посмотрел изгнаннику в глаза, морща все свое лицо.
— Если так, то это только радует. Хоть и слава твоя далеко не светлая. Знаешь, мне постоянно снились кошмары, раньше не так часто, а сейчас — постоянно. В них мы идем вместе, даже не знаю куда. Ты, как обычно, идешь, а руку на рукояти меча держишь, всегда готовый к бою. И на протяжении всего сна мы куда-то идем и лишь изредка перекидываемся словами. А под конец я остаюсь один — ты куда-то испаряешься, прям вмиг, даже не успеваю понять когда. Я оборачиваюсь, а вокруг пустота. Оборачиваюсь вновь, а передо мной ты стоишь, только уже не живой. Глаза — пустышки. Как будто… Ох, прости за такие слова, но как будто ты был изгнан. Я не знаю, как это выглядит, как это происходит, но подобные ощущения, что я потеряю не только тебя, а еще и твою душу — они пугали, Иво. Да и пугают. Признаться честно, наши с тобой огромные разлуки тяжело переносятся.
Изгнанник, после услышанного, сразу подметил, что подобные откровения были несвойственны Бауманскому генералу. Он отвернулся и напряженно выдохнул, тихо, через нос. Специально, чтобы Гордолин не заметил. Мысли о демоне не давали ему покоя, не позволяли «размякнуть» и показать истинных переживаний, выдать ту благодарность за любовь и оценить то, насколько его отец беспокоится. Поэтому он сделал это так тихо, незаметно. Не хотел раскисать и поддаваться чувствам, не хотел просить прощение за все переживания, что он доставил. Не хотел делать то, что помешало бы ему изгнать тварь, угрожающую городу.
— Мне тоже тяжело. Я каждый день надеюсь, что когда-нибудь все это кончится, и мы будем жить как простые люди. Соседние домики, общий огород, общее дело какое-то. Очень на это надеюсь. Но можешь не переживать, я никуда не испарюсь, даю слово. А что до слухов — мне не привыкать к происходящему. В таком мире живем, — изгнанник все же смог притянуть уголки рта ввысь, сформировав не очень красивую, но все же улыбку.
— Твоя правда, — медведь фыркнул, кивнул головой. — Что там произошло?
— Там?
Иво задумался, вспомнил каждый момент того вечера — и таверну, и взбучку рабочих, и Медного короля Молота, и… прекрасно помнил его чудного сына, мечтающего о приключениях на свою голову. Куда больше он помнил ту проклятую встречу с неизвестным изгнанником, прозвище которому в изгнаннических кругах «Чарующий лик». Помнил каждую секунду, проведенную рядом с ним, помнил каждое сказанное им слово. Но это со временем он забудет, так устроен мозг. Зато никогда не забудет, что тот пытался сделать с его женщиной. Не позволит себе забыть. И покуда он помнит это, каждый треклятый день будет сам себе давать обещание, что найдет урода и отомстит. И за Инелу, и за происшествие в городе.
Пока все вспоминал, не заметил, как случайно обратил глаза черным пламенем, и меч в ножнах также воссиял изгнаннической аурой. Обратил на это внимание лишь тогда, когда Гордолин начал трясти его тело руками.
Бауманец резко пришел в себя, правда, какое-то время еще бил себя ладонями по лицу.
— Иво?
— Ничего страшного. Просто задумался. Ничего. Ничего.
Последствия использования живого оружия — непроизвольное проявление изгнаннических способностей. Такое явление Иво впервые на себе испытал, и о подобном слышал лишь из слухов и баек, которые рассказывали собратья-изгнанники на большаке. Как оказалось, байки были правдой. И это немного напрягало.
— В тот вечер, — Иво быстро переключился на общение, чтобы вновь не погружаться в негативные мысли и не проверять самого себя на стойкость, — я искал демона. Очень сильного демона. Он объявился в наших кругах, и именно он — причина происходящей резко появившейся эпидемии. Шел по слухам, набрел на Вельдхейм. Демона не нашел, зато нашел изгнанника…
— И что он?
Гордолин не захотел лишний раз напрягать Иво — поверил на слово, также переключился на тему разговора без задних мыслей. Хотя взглядом выдавал обеспокоенность и заинтересованность тем, что только что увидел.
— Он… Он тот, кто стоит за новостями обо мне. Тот, кто изгнал врачевателей. Тот, кто хотел изгнать меня. Тот, кто схватил Инелу и…
Иво вновь был на грани, Гордолин это заметил. Он резко схватил сына за руку — помогло, разум изгнанника моментально очистился.
— Не дополняй. Я догадываюсь.
— И к лучшему. Этот персонаж — темная лошадка среди нас всех. Даже сообщество изгнанников до конца ничего о нем не знает. Знают только, что он могуч, но что он из себя представляет и какие цели преследует — тайна. Есть лишь одно, что я могу тебе сказать, и это будет важно тебе знать.
— Что же? — свою руку Гордолин не убирал.
— В нашем с ним диалоге он все время твердил о том, что мы с ним похожи. Но среди бреда, что он нес, особенно он заострил внимание на том, что я — помощник Баумании, а он — Стезиса.
К сказанному сначала Гордолин отнесся скептически. В это время, чтобы кто-то пользовался услугами изгнанников — тех, кого сами народы и истребили, было слишком рискованно. И к правителям этот риск утраивался. Но потом резко вспомнил, что Баумании это не мешало — подумал, что такой же расклад событий может быть и у Стезийцев — главных политических и экономических конкурентов. Потом вновь сменил свое мнение, ведь Баумания приобрела Иво в качестве изгнанника лишь благодаря тому, что Гордолин оставил его в качестве приемного сына, и потом вновь поверил в сказанное изгнанником, так как вспомнил, что нашел Иво в стезийском городе.
— Как думаешь, врет? — голос медведя слегка дрожал.
— В этом и проблема, что не думаю. По объективным причинам.
Они встретились взглядами. Видать, не один Гордолин только что провел мысленную цепочку.
— А считаю, что тебе важно это знать, — продолжал Иво, — потому что Инела мне рассказала о назревающем конфликте между двумя великими державами. Я не буду ничего утверждать, но…
— Зная военные методы стезийцев, при условии сражения, они могут прибегнуть к любым методам. Даже к вовлечению охотников на демонов, гибридов с паранормальными способностями, — продолжил мысль Гордолин. — И даже к изгнанию своего врага, принимая на свою душу самые страшные из возможных грехи.
Иво лишь кивнул в ответ.
— Так тебе и это уже известно… — медведь тяжело вздыхал.
— Вскользь. Но да.
Светловолосый встал, аккуратно положил кубок с медом на край стола, затем подошел к зеркалу. Руки скрестил, посмотрел, что происходит снаружи. А снаружи все также бурлила жизнь: хоть и была ночь, мужики бурно веселились, вдали Гордолин даже видел возлюбленную парочку, которая, скорее всего, искала удобный сеновал, лишь бы уединиться от лишних глаз и ушей. Он видел, как жили люди. И жили в мирное время. Освежая память и осознавая, как могут обстоять дела дальше, как бы не хотел, но понимал, что подобная мирская жизнь может закончиться одним лишь решением той или иной стороны. И это безумно пугало.