По-немецки рядом никто не разговаривал. Да и по-русски тоже. Утро рабочего дня — не время для весёлой болтовни. Важнее не опоздать на службу.
К остановке подъехал автобус. Открыл двери и выпустил очередную порцию усталых мужчин в серых костюмах и женщин в чёрных юбках и ситцевых блузках. Они быстро разошлись в разные стороны, втягиваясь в арки и исчезая в дверях учреждений.
Так я дошёл до библиотеки. Вчерашних немцев возле неё не было. Интересно, почему они решили, что медальон у меня? Знать наверняка они не могли — медальон точно никто не видел. Значит, каким-то образом узнали, что мы ездили под Приморск. Узнали — зачем. Связали нашу поездку с историей медальона. И заподозрили, что я его нашёл. А заподозрив, предположили, что я ношу медальон с собой и решили проверить.
Чёрт, задачка! Откуда у них настолько подробная информация? Словно они говорили с кем-то, кто сам был на закладке шурфов. Но нас там было всего семеро — ребята, Валентин Иванович, Виктор Петрович и я.
Кого подозревать прикажете?
Существовала вероятность, что нападавших интересовал не медальон. Такой вариант тоже нельзя было сходу отбрасывать в сторону.
Ладно, разберёмся.
Я потянул на себя тяжёлую деревянную створку и с удовольствием нырнул в прохладу широких библиотечных коридоров.
К вечеру я кое-что знал о секретной службе Ганзейского союза.
В первую очередь, то, что такая служба существовала. Появилась она почти сразу же, как возник сам союз. Руководила его деятельностью на протяжении всей истории. А когда Ганзейский союз распался — служба осталась и занялась какими-то своими тёмными делами.
В шесть часов вечера я со вздохом отложил очередную книгу и поднялся из-за стола. Сдал материалы, вышел на стрелку Васильевского острова и троллейбусом доехал до Садовой улицы. Повернул направо, прошёл два квартала. Перед тем, как войти в арку, внимательно осмотрел её, но ничего странного не обнаружил. Кроме уличного кота, который сидел возле пыльной чугунной створки ворот и смотрел на меня так же подозрительно, как я на него.
Пройдя арку, я вошёл в подъезд, поднялся по широкой лестнице на второй этаж и позвонил в нужную дверь.
За дверью раздались шаги, скрипнул, поворачиваясь, запор.
— Гореликов? Проходи, Саша! — сказал мне Валентин Иванович, открывая дверь.
— С немцами договариваться надо! — боярин Онаний стукнул кулаком по столу. — Иначе проклятые татары нас всех подомнут!
Из парилки ещё тянуло жаром. Пахло дубовым и берёзовым листом, хлебным квасом и можжевеловой хвоей. Но в просторном предбаннике.
Четверо новгородских бояр голышом сидели на дубовых лавках возле стола, уставленного тарелками с закуской и кувшинами с квасом, мёдом и пивом.
Бояре собрались в бане Онания не ради пара, а опасаясь лишних ушей. Стол был накрыт заранее, ещё до прихода гостей. А затем Онаний выслал слуг, сам впустил гостей через неприметную калитку на заднем дворе. И сам разливал по чашам пиво и квас.
Степан Твердиславович только поморщился, утирая ладонью пот с лица, на котором уже залегли глубокие морщины.
За последний год новгородский посадник заметно постарел. Сказались бесчисленные заботы и хлопоты страшной военной поры. Да и годы уже перевалили на шестой десяток.
Раньше, в спокойное время, никакой Онаний не посмел бы стучать кулаком перед лицом Степана Твердиславовича. Но сейчас Онаний был у себя дома, а Степан Твердиславович колебался. Словно воры, собрались они в жарко натопленной бане, чтобы решить — что делать дальше? Как не дать погибнуть Великому Новгороду?
— А ты что скажешь, Миша?
Миша Иванкич в сомнении покачал головой. Два года назад, при осаде монголами Торжка погиб отец Миши — посадник Иванко Семёнович.
Монгольское войско осаждало Торжок двенадцать дней. Привезёнными из Китая осадными машинами бросали огромные камни — такой камень четверо мужиков не поднимут!
Проломили стену, и пошли на штурм. Перед собой монголы, словно скот, гнали толпу плохо вооружённых пленников из других русских городов.
Торжок был взят приступом и сожжён. Уцелевшие жители бежали в Новгород. Добрались считаные души — монголы преследовали бегущих по лесам и остановились только, когда грянула весенняя распутица.
Миша в те страшные дни метался по Новгороду, будоражил вече — пытался собрать ополчение в помощь осаждённому Торжку.
Не собрал. Большинство бояр выступили против — они опасались, что монголы разобьют наспех собранное ополчение, и Новгород останется без защиты.
В отчаянии Миша кинулся даже к князю Александру. Молодой князь принял Мишу вместе с Гаврилой Олексичем. Внимательно выслушал, посочувствовал. И развёл руками.