Мы проехали Аничков мост, где мускулистые бронзовые мужчины держали под уздцы вздыбленных коней. Затем миновали дом Зингера со смешной башенкой на крыше и здание бывшей городской думы. Выкатились на необъятную Дворцовую площадь, проехали мимо приземистого Эрмитажа, богато украшенного лепниной и статуями. По Дворцовому мосту пересекли широкую, сверкавшую на солнце ленту Невы и въехали на стрелку Васильевского острова.
Слева мелькнули корпуса нашего университета, а троллейбус повернул направо к Биржевому мосту.
— Саша, ты меня слышишь? — спросила Света, снова дёргая меня за рукав.
— Что? — улыбнулся я, оборачиваясь к ней.
— Попросим, чтобы нас распределили на практику вместе? — чуть покраснев, спросила Света.
— Конечно! — улыбнулся я и поцеловал её в щёку, пока никто не смотрел в нашу сторону.
— С ума сошёл? Люди же кругом!
— И пусть!
Света жила в четырёхэтажном доме на улице Красного Курсанта. Перед аркой, которая вела в её двор, мы остановились.
— Вот мои окна! — Света показала на три окна второго этажа, которые выходили прямо на улицу. — Ну, то есть, не все мои, а нашей квартиры. А окно кухни выходит во двор.
— Запомнил, — улыбнулся я. — Буду приходить по вечерам и петь тебе серенады.
— Не надо, — покачала головой Света. — Папа не одобрит. Может, завтра сходим погулять?
— Давай, — обрадовался я. — Вечером, часов в шесть я за тобой зайду.
— А днём? — спросила Света.
— А днём я хочу заглянуть в библиотеку. Надо кое-что посмотреть.
— Снова какая-то тайна?
— Конечно! — глубокомысленно ответил я. — Жизнь полна тайн и загадок. Но тебе я всё расскажу первой.
— Договорились!
Света подхватила свою сумку и шагнула в тень арки. Уже во дворе обернулась и помахала мне рукой. Я помахал ей в ответ и услышал, как стукнула дверь подъезда.
Рюкзак порядком оттягивал плечи. Где-то на самом дне, под вещами, завёрнутый в полевую куртку лежал медальон прусских вождей — янтарное солнце величиной с половину ладони. Мне ещё надо было придумать, куда его спрятать до поры до времени.
Я пока не решил — оставить медальон себе, или сдать его как официальную находку. Сделать это было несложно — намечались большие раскопки в священной роще, и я должен был в этих раскопках участвовать. Но пропажа документа порядком меня насторожила. Что, если и сейчас кто-то интересуется медальоном? Не сделаю ли я ошибку, объявив о находке?
Чтобы решить этот вопрос, нужно было побольше узнать о Ганзейском союзе, печать которого так настойчиво всплывала в самых разных временах. Именно этим я и собирался заняться с утра пораньше.
Я прошёл мимо стадиона имени Ленина. Моё внимание привлекла огромная афиша: «Международный легкоатлетический матч СССР — США».
Матч должен был состояться в конце июля, и я решил, что если буду в это время в Ленинграде — обязательно схожу поболеть за наших спортсменов.
По Тучкову мосту я перешёл Малую Неву и свернул направо. Там, между набережной и Малым проспектом, на Пятой линии Васильевского острова располагалось наше общежитие.
До университета отсюда было двадцать минут пешком. Но зимой, когда сырой ледяной ветер крутил в воздухе обжигающе-холодные снежные хлопья, мы умудрялись добегать всего за десять минут. И всё же я всегда успевал минутку постоять на набережной и полюбоваться рекой, которую сплошь покрывал изломанный синеватый лёд.
А сейчас серая невская вода сверкала под летним солнцем, а на Пятой линии зеленели тополя и липы.
Я потянул на себя деревянную дверь и вошёл в просторный холл.
— Гореликов! — окликнула меня вахтёрша тётя Аня. — Где ты бегаешь? Тебе звонили из деканата!
Ничего себе! Не успел приехать, а меня уже разыскивают!
— Здрасте, тётя Аня! — вежливо ответил я. — Просили что-нибудь передать?
— Сказали, чтобы завтра к девяти утра ты был на кафедре! Валентин Иванович будет тебя ждать.
Декан? Я озадаченно кивнул.
— Спасибо, тётя Аня! Непременно!
И пошлёпал вверх по лестнице на третий этаж, где была наша с ребятами комната.
Папа Римский Григорий Девятый, наместник Святого Петра на земле кормил голубей пшеничным зерном. Он любил это простое занятие. Кормление птиц позволяло Папе отвлечься от суетных ежедневных забот и подумать о государственных делах.
Секретарь почтительно застыл в стороне, не решаясь обеспокоить Его Святейшество своим присутствием. Григорий Девятый давно заметил секретаря, хоть тот и появился совершенно бесшумно. Но продолжал спокойно сыпать зерно из холщового мешочка. Голуби курлыкали, теснясь и толкаясь у ног Папы, громко хлопали крыльями.