На седьмой день, когда солнца стояли в зените, мы увидели на горизонте орков. Они тоже направлялись к северу, передвигаясь длинными колоннами потрепанных неуклюжих бронемашин, которые выбрасывали тучи копоти. Это и выдало местоположение чужаков.
Как только я разглядел врагов, у меня запело сердце. Мышцы напряглись, глаза сузились, сердцебиение ускорилось. Мои пальцы заныли, стремясь сомкнуться на гуань дао. Благословленная глефа — двухметровая металлическая рукоять, один изогнутый клинок, гениальное творение для ближнего боя — уже много дней не испивала крови. Дух оружия жаждал снова вкусить ее, и я не хотел его разочаровывать.
— Добыча! — взревел я, встречая лицом резкий холодный ветер, и поднялся в седле. Гравицикл взбрыкивал подо мной, пока я всматривался в озаренный солнцами горизонт.
Зеленокожие не развернулись, не приняли бой. Их окутанный дымом конвой по-прежнему рвался вперед, так быстро, как только мог.
Раньше, когда он только привел нас на Чондакс, орки сразились бы с нами. Они бросились бы на нас всей толпой, грузно топая и рыча, брызжа слюной из неровных пастей.
Но не сейчас. Мы уже сломили их дух. Мы гнали чужаков по всему миру, отражали их удары, искореняли и вырезали их. Понимали, что они где-то накапливают силы, пытаются собрать достаточно войск для обороны числом, но даже зеленокожие должны были чуять, что их конец близок.
Я не испытывал к ним ненависти. В те дни я не ведал, что значит «ненавидеть врага». Знал, насколько сильны, хитроумны и находчивы орки, и уважал их за это. В первые дни на Чондаксе они убили многих моих братьев; мы и чужаки учились вместе, узнавали наши слабости, разбирались, как воевать на планете, которая ничем не помогала нам и не обращала внимания на нашу распрю. Зеленокожие умели перемещаться быстро, когда хотели. Не так стремительно, как мы, — ничто во Вселенной не могло сравниться с нами в проворстве, — но они были изворотливы, смекалисты, отважны и яростны.
Возможно, я слишком сентиментален, но мне кажется, что и орки не ненавидели нас. Они ненавидели проигрывать, и это подтачивало их боевой дух, затупляло их клинки — но в них не было ненависти к нам.
Несколькими годами раньше, на Улланоре, дела обстояли иначе. Хейн едва нас не истребили. Они атаковали бескрайней, бесформенной зеленой волной, повергали все и вся, опьяненные своей мощью; столь безоглядный подход к войне казался мне грандиозным и прекрасным. В итоге их одолел Хорус. Тогда Луперкаль и он бились вместе — я видел это издалека, но своими глазами. Именно в тот момент все наконец-то изменилось, и мы сломали хребет чудовища. На Чондаксе нас ждали только жалкие остатки, последние упрямые бойцы империи, что посмела бросить нам вызов и почти взяла верх.
Вот почему я не испытывал ненависти к уцелевшим. Иногда представлял, как вел бы себя, столкнувшись с неодолимым врагом, если бы мог только отступать, слабея после каждой стычки, глядя, как жизненная влага медленно вытекает из моих собратьев, как вокруг нас стягивается удавка.
Я верил и надеялся, что смогу поступить по примеру орков и продолжить сражаться.
Мне не требовалось отдавать приказы братьям — мы уже много раз проделывали такое. Разогнавшись до полной скорости, братство разделилось и охватило колонну с флангов.
Пятьсот блистающих гравициклов с ревом неслись на врага, выстроившись клиньями по эскадронам из двадцати машин. Их моторы оглушительно рычали, их всадники радостно гикали — от такого зрелища бурлила кровь и сердце пело. Мы, великолепные в бело-красно-золотом облачении, разошлись веером над ослепительно яркой пустыней, вздымая за собой песчаные вихри.
До сих пор мы летели на крейсерской скорости, приближаясь к врагу для атаки. Теперь гравициклы набрали полный ход, и наши длинные космы развевались над наплечниками, а клинки блистали в свете солнц.
Мы подлетели вплотную к неприятельским машинам — большим и громоздким, полугусеничным или поставленным на разные колеса. Грузовики раскачивались и виляли, их водители-орки выжимали из хрипящих моторов все, что могли. Струи дыма вырывались из прорех в броневой обшивке. На моих глазах отдельные чужаки садились за орудия и поворачивали турели, целясь в нас из самодельных гранатометов и лучевых установок с закопченными стволами.
Распахивая клыкастые рты, они что-то кричали нам. Я слышал только грохочущий рокот гравициклов, рев ветра и гортанный рык орочьих двигателей.
На наших машинах имелись носовые тяжелые болтеры, но они молчали. Никто из нас не стрелял — быстро сближаясь с чужаками, мы резко поворачивали, чтобы не попасть в их радиус поражения, наблюдали за ними и рассчитывали для себя будущие атаки. Искали слабые звенья, точки, по которым нанесем первый удар.
Эрдени подвел глазомер, и воин подлетел слишком близко. Развернувшись в седле, я увидел, как выпущенная с полугусеничной машины ракета описывает в воздухе безумную спираль и врезается ему в грудь. Взрывом брата скинуло с гравицикла. Быстро удаляясь, я успел заметить, как он врезается в землю, отскакивает и катится дальше в своей тяжелой броне.
Я отметил, что нужно наказать Эрдени, если он выживет.
Затем мы взялись за дело.
Наши машины стремительно рванулись вперед, закладывая виражи и петляя сквозь ураган вражеских залпов. Мы открыли огонь из тяжелых болтеров, ненадолго заглушив рокот турбин отрывистым ревом разрывных снарядов. Врубившись в колонну, мы проносились мимо неуклюжих полугусеничных транспортных средств и сеяли разрушение на своем пути.
Возглавляя клин, я безжалостно подгонял скакуна, свирепо вопил в боевой ярости, увертывался от неприятельских пуль и ракет, чувствовал жестокие толчки болтера, что нес погибель всему передо мною.
Я забылся в жизненности происходящего. В небе стояли солнца, мы неистово сражались в ближнем бою, стиснутые машинами конвоя, чистый ледяной ветер овевал наши доспехи. Никогда не желал для себя чего-то большего.
Вражеская колонна распалась. Сначала мы пробили броню самых медленных грузовиков, и взрывы сотрясли их изнутри, подбрасывая ввысь. Чудовищные машины, получая попадания в тяговые агрегаты, зарывались носами в песок. Прицепы вставали на дыбы, опрокидывались и переворачивались. После взрывов металлические обломки, вращаясь, высоко подлетали над пустыней. Гравициклы стремительно мчались вперед, словно копья, брошенные в круговорот резни.
Сблизившись с выбранной жертвой, я поднялся в седле, и, направляя резвого скакуна движениями ног, выхватил глефу из перевязи на спине.
Девятнадцать моих братьев по минган-кэшику поравнялись со мной, придерживаясь той же траектории. Развернувшись, мы ринулись в атаку через плотный шквал энергетических залпов и цельных снарядов. Со мной был Джучи, и Бату, и Цамьян, и другие — все пригнувшиеся за опущенными носами гравициклов, с огнем в крови и восторгом в глазах.
Моя добыча находилась в середине конвоя — громадная восьмиколесная машина, увенчанная неровным хребтом пушек и гранатометов на турелях. Орудийная платформа была размещена на высокой, но неустойчивой с виду надстройке, по бокам которой свисали пластины трофейной брони, размалеванные в красный и зеленый цвета. Наверху толкались многие десятки орков, как бортовых, так и обычных стрелков. Вся эта конструкция дергалась и подскакивала, громыхая по пустыне вместе с распадающимся конвоем, и две широкие выхлопные трубы на ее задней части изрыгали дым.
Зеленокожие не были ни тупыми, ни медлительными. На нас обрушилась буря шипящих лучей, которые опаляли нам уши и вонзались в песок позади. Мне попали в наплечник, и я резко свернул влево; за моей спиной к земле камнем понесся сбитый гравицикл — вертящееся буйство обломков и размытых языков пламени.
Оттолкнувшись прямо возле машины, я высоко взлетел благодаря могучей броне и приземлился точно на площадку. Пробил собою ограждение, оказался на неустойчивой поверхности и тут же описал кровавую дугу моей гуань дао. Вспыхнуло расщепляющее поле, и за стремительным клинком протянулись мерцающие серебристые полосы.