Родитель, карающий убийцу своего ребенка; пахарь, встающий на защиту своей земли; воин, мстящий за смерть своих братьев. Гнев — высочайшее переживание, доступное человеческой душе — оправдывает все, и в этой оправданности таится блаженство.
Ангрон прорвался сквозь еще один залп осколочных ружей. Кожей головы он ощущал жалящие уколы, и кровь обильным потоком стекала по шее. Внезапная потеря чувствительности, когда нервы обдало холодом, заставила его на мгновение заподозрить, что осколки располосовали ему лицо до кости.
Неважно. Такое уже случалось раньше и наверняка случится снова.
Он продолжал атаку, двигаясь инстинктивно, не слыша и не чувствуя ничего, кроме до отвращения приятного гудения гвоздей в затылке. Гнев прояснил его сознание. В такие мгновения, когда штыри, погруженные глубоко в его мозг, работали на полную мощность, Ангрон мог успокоиться — мог мечтать и вспоминать.
Безмятежность. Не покой, о нет: безмятежность ярости, похожая на затишье среди бури.
За три месяца до этого, когда их тайный крестовый поход только начинался, Лоргар спросил, зачем он изуродовал собственный легион. Ну конечно, Гвозди Мясника, брат имел в виду именно их.
— Ты знаешь, что они делают с тобой? Знаешь, во что они превращают твоих воинов?
Ангрон кивнул: кому это знать, как не ему.
— Благодаря им я могу мечтать. — За всю свою жизнь он лишь считаные разы рискнул признаться в подобном. Он до сих пор точно не знал, почему признался Лоргару. — Они заглушают все чувства, так что остается лишь самый чистый, самый праведный гнев.
Головная боль, угнездившаяся в глазницах, начала спускаться к позвоночнику. Ангрон был не в том настроении, чтобы вести задушевные беседы, но Хорус направил их в сегментум Ультима, поручив работать вместе. На этом раннем этапе, в самом начале пути, напряженность между ними еще не обрела видимых форм.
Лоргар в ответ грустно улыбнулся и покачал головой:
— Брат, эти гвозди не предназначались для мозга примарха. Они крадут у тебя часы живительного сна, не дают сознанию осмыслить то, что случилось за день. Они притупляют эмоции и низводят их до уровня самых грубых инстинктов. Драться, калечить, убивать. Ведь ты не знаешь других удовольствий? Эти… имплантаты, пусть и примитивные, сумели полностью перекроить границы между отделами твоего мозга.
— Ты ничего не понимаешь!
Может быть, гвозди действительно оказывали такой эффект; но они же давали покой, сводящий с ума своей эфемерностью, и безупречно чистую ярость.
— Тебе они кажутся проклятием, но на самом деле не все так просто.
— Так просвети меня. Помоги понять.
— Ты хочешь их удалить? Знаю, ведь хочешь.
Он лучше умрет, чем допустит такое. Несмотря на боль, несмотря на все мучительные судороги, тики и спазмы, Гвозди Мясника проясняли сознание и позволяли ясно видеть цель. Это он ни на что не променяет. Он не настолько слаб, чтобы поддаться такому искушению.
— Брат… — Казалось, Лоргар расстроен. В его глазах застыло беспокойство. — Их нельзя удалить, не убив тебя при этом. Я и не собирался пробовать. Даже если окажется, что мы можем умереть, ты встретишь смерть с этими железками в черепе.
— Уже ясно, что мы смертны. Феррус же умер.
Лоргар устремил отсутствующий взгляд на металлическую стену, словно хотел увидеть то, что было за ней:
— Я постоянно об этом забываю. Столько всего случилось за последнее время.
— Хм-хм. Как скажешь.
— Так зачем ты подверг этой процедуре весь свой легион? Ответь хотя бы на этот вопрос. Почему ты приказал технодесантникам вбить эти гвозди в головы всех воинов, которыми командуешь?
Ангрон отозвался не сразу. Он вообще не был обязан отвечать на вопросы Лоргара, но ему пришло на ум одно соображение: если кто из братьев и мог понять его мотивы, так это именно Лоргар. Повелитель Семнадцатого легиона и сам наказывал своих сынов не менее жестоко: Несущие Слово из Гал Ворбак по-прежнему вели раздвоенное существование, терпя демонов, заточенных в собственных сердцах.
— Они — единственное в жизни, что я знаю и в чем уверен. Благодаря им я добиваюсь победы. Ты добиваешься своей победы с помощью сходных уловок.
— Что ж, справедливо.
Память Ангрона хранила лишь туманные воспоминания обо всем, что последовало за этим разговором. Шла неделя за неделей, напряженность между примархами возрастала, и от этого страдали оба легиона. Палубы и трюмы кораблей, составлявших огромную флотилию, заполнили сорок тысяч Несущих Слово в алой броне и семьдесят тысяч Пожирателей Миров в белой. Сначала стычки между воинами двух легионов, спровоцированные разницей в их философии, сохраняли цивилизованную форму: Несущие Слово получали почетные приглашения на гладиаторские бои, которые проводил Двенадцатый легион, а Пожирателей Миров допускали в тренировочные залы Семнадцатого.
Но когда до воинов дошли отголоски разногласий между примархами, начался настоящий раскол. Первая заметная трещина возникла у Турема, планеты, сохранившей верность далекой Терре. Объединенный флот вышел из варпа лишь затем, чтобы пополнить запасы, дозаправиться — и двинуться дальше, вглубь вражеской территории. Легионы легко расправились с жалким подобием планетарной обороны и, разграбив перерабатывающие заводы Турема, получили все, что нужно. Через неделю Несущие Слово были готовы двигаться дальше: они уже предали все крупные города очищающему пламени и растоптали все священные символы Империума. Но у Пожирателей Миров еще были здесь дела.
В течение долгих дней и еще более долгих ночей Двенадцатый легион с примархом во главе истреблял остатки населения, проливая реки крови по всей планете. Если вначале Лоргар просто не соглашался с братом, то теперь испытывал к нему отвращение, которое сменилось холодной злостью, ставшей отличительной чертой Аврелиана.
Ангрона не только нельзя было отозвать с планеты — с ним нельзя было даже связаться. Он был слишком занят тем, что превращал Турем в безжизненную пустыню.
Когда последние отряды Пожирателей Миров вернулись на свои корабли, флот отставал от графика уже на десять дней.
А потом был Гаралон Прим. Главная планета системы Гаралон находилась от солнца на идеальном расстоянии, благодаря чему человек на ее поверхности мог не просто выживать, но жить с комфортом. Планета-сокровище, легендарный Эдем, Гаралон Прим был образцом Согласия и исправно снабжал славные полки Имперской Армии нескончаемым потоком новобранцев.
Уничтожив скромные силы планетарной обороны, Лоргар приказал сохранить часть населения в качестве рабов, а затем сжечь весь этот мир. Он поклялся, что от Гаралона Прим останутся только угли, а вот число кабальных рабочих и сервиторов на его кораблях пополнится за счет свежего мяса.
Но примархи опять разошлись во мнениях. Ангрон повел Пожирателей Миров вниз, на поверхность, где они принялись грабить города, уничтожив всякую возможность координированных действий. Как обычно, Ангрон жаждал крови. Он не собирался превращать эту планету в обугленное назидание всему Империуму; он хотел, чтобы Гаралон стал миром-гробницей, где города окутаны тишиной и миллиарды костей белеют на солнце.
И так продолжалось планета за планетой. Разногласия между братьями, вызванные разницей в их стремлениях и философии, только усиливались, так что в конце концов два легиона предателей оказались на пороге локальной гражданской войны. Когда Ангрон приказал выйти из варпа, чтобы атаковать пятый по счету мир, дело почти дошло до кровопролития.
— Лоргар, если ты попробуешь остановить меня, ты и твой малахольный легион умрете первыми.