Оттолкнувшись от земли, я бросился на врага. Не обдумывал атаку, не размышлял, как буду бороться с мужчиной почти вдвое тяжелее меня и в полном доспехе.
Тогда все и случилось.
Дорога моей жизни повернула, легко сменив направление. Когда прорыв наконец случился, он произошел совсем неожиданно. Возможно, мои видения на Улааве были всего лишь бредом, а возможно — мимолетным взглядом на некую глубинную, темную реальность. Неважно. Нечто, пробудившееся там внутри меня, выбрало этот миг, чтобы явить себя.
Когда я оглядываюсь назад и думаю о Чогорисе, любимом и потерянном для меня мире, то всегда вспоминаю тот момент. Он навечно врезался мне в память, словно узор, вытравленный кислотой на стали. В тот миг, что расколол нас, мой путь в будущее поднялся над равнинами, к звездам, в бездну, где в бессмертной тьме поджидали меня и ужасы, и чудеса.
Я пока что не знал о них. Я не знал о них еще долгие годы, но это не отменяет истины.
Все случилось тогда.
Бросившись в атаку, я вытянул руки вперед, словно борец для захвата. Резкий ослепительный свет хлынул с моих пальцев, вспыхивая и разветвляясь, словно разряды молнии.
Я закричал от мучительной боли. Меня окружало сияние, что скользило по моей плоти маревом жара и очищающей энергии. Мир взорвался шквалом золота и серебра, который неистово трясся, вертелся и блистал, ревел мне в уши и опалял ноздри. Он удушал меня, легкие будто горели, и я потерял равновесие. Я потерял всё.
Солдат — его нечеткий силуэт — отшатнулся от меня. Закричав от неожиданности и боли, он схватился за глаза. Веревка, что стягивала меня, исчезла в облаке искр. Я неловко отступил, сжимая кулаки, из которых по-прежнему хлестали потоки чистого, безжалостного, нестерпимо яркого света. Беспримесная стихийная мощь, материя иной вселенной, вырывалась наружу, опустошала меня и лишала жизненных сил.
Не представляю, как долго я оставался в забытьи и сиял жемчужным огнем, будто факел, топтался по степи, изрыгая гибель. Возможно, считаные секунды, возможно, намного больше. Помню смутные искаженные очертания наездников за стеной белого огня — они скакали вокруг, опасаясь приближаться к пламени. Помню лица четырех людей-зверей, что колыхались перед моим мысленным взором и указывали на меня жуткими крючковатыми пальцами.
«Пей», — сказали они мне.
Я упал на колени. Вокруг бушевал пылающий ад, который обжигал мою плоть, но не пожирал ее. Тело не подчинялось мне, стиснутое конвульсиями и спазмами.
И он впервые предстал передо мной, темным силуэтом на фоне огня. Он прошел через пламя, раздвигая завесы энергии, словно пелену дождя. Жар не вредил ему.
Он склонился надо мной — великан, куда выше и шире в плечах, чем положено обычному человеку. Я встретил его взгляд, смаргивая слезы из глаз, откуда вырывался огонь, и увидел в нем нечто знакомое.
Мне вспомнилось окруженное светом создание из моего видения. На секунду я решил, что именно этот человек и стоит передо мной. Тут же понял свою ошибку, но уверенно ощутил — между ними есть какая-то связь.
Затем его властность словно бы обрушилась на меня сокрушительной тяжестью. Языки белого пламени затрепетали, моргнули и погасли на ветру. Он остановил вихрь ослепительного безумия так легко, словно задул свечу. Даже тогда, в тупом оцепенении, замерев от смятения и боли, я смутно понимал, насколько это изумительно.
Он по-прежнему склонялся надо мной. Шлем у него был с шипом, как и у остальных всадников, броня — вычурная, искусно сработанная, с отделкой из красного и золотого бисера на нагруднике цвета выбеленной кости. Вдоль его левой щеки тянулся длинный шрам — по рассказам я знал, что таков обычай народа талскаров. Он смотрел на меня глубоко посаженными пронзительными глазами, каких я прежде не видел.
Возможно, я обознался. Возможно, мои ловчие не были кидани.
Я задыхался и дрожал, но еще цеплялся за надежду на благородную смерть. Пытался выдержать взгляд незнакомца, уверенный, что он явился убить меня.
Но не мог. Что-то в этом великане подавляло меня. Его лицо начало расплываться у меня перед глазами, как отражение в потревоженной воде. Казалось, он всматривается мне прямо в душу, очищает и обнажает ее. Я почувствовал, что теряю сознание.
— Будь осторожен, — сказал он.
И тогда я провалился во тьму, ласковую, будто сон.
Проснулся я шесть дней спустя.
Много позже я узнал, насколько опасным для меня было то время. Мои внутренние глаза открылись на Улааве, но мне не объяснили, как ими пользоваться. Я мог умереть. Меня и окружающих людей могло постигнуть нечто худшее, чем смерть.