Вероятно, этого не нужно было делать. Но, так или иначе, малыши с удовольствием съели варенье, а старшие мальчики не снесли двойного поражения и открыли враждебные действия, «обстреляв» девочек залпом обидных прозвищ и злых острот.
Девочки надулись, но, понятно, не остались в долгу… Создалось напряженное положение, грозившее перейти в обоюдный бойкот.
Тогда Майя и придумала этот костер, на котором первый и второй отряды должны были вместе показать свое искусство остальным пионерам лагеря.
И те и другие сначала заупрямились. Но Майя твердо настояла на своем, и скоро, забыв былые обиды, оба отряда горячо принялись за работу. Деловая дружба пришла на смену начавшейся было вражде.
И вот этот замечательно задуманный и такой нужный костер срывается. Девочек нет, а выпускать одних мальчиков — это значит навсегда перессорить оба отряда.
«Но где же девочки? Уж не случилось ли с ними что-нибудь?»
Отгоняя от себя эту мысль, Майя пришла в штаб, заглянула в лагерный план и не спеша направилась к веранде большого дома, где за семью столами, дружно работая ложками, ребята доедали компот.
— Внимание! — громко сказала Майя и помолчала, пока не наступила полная тишина. — После ужина отрядам заниматься работой по плану завтрашнего дня. Общелагерный костер отменяется!
Ропот удивления пробежал над столами и стих. Досуха опорожнив кружки, зажав в кулаках абрикосовые косточки, разочарованные ребята не спеша поднимались из-за столов.
Вечер прошел не особенно весело.
Вскоре после отбоя окна большого дома погасли одно за другим и лагерь погрузился в сон. Только в маленьком флигеле, у начальника лагеря, горел свет и сам Геннадий Михайлович еще долго о чем-то разговаривал с Майей. Несколько раз Майя выходила из флигеля, вслушивалась в тишину ночи, вглядывалась в темную даль и возвращалась к столу, с каждым разом все более и более встревоженная.
Далеко за полночь Геннадий Михайлович встал, набросил на плечи старый военный китель без погон и вместе с Майей минуты две постоял на низком крылечке.
— Нет, не слышно… — сказал он наконец. — Ну что же, если утром не вернутся, будем принимать меры. А пока — спать.
— Есть, товарищ начальник, — ответила Майя и попробовала улыбнуться. Но улыбки не получилось, и она, вконец расстроенная, пошла к большому дому.
А утром, перед самой линейкой, донеслась из леса далекая-далекая песня. Сначала Майя подумала, что это просто почудилось ей, но песня близилась нарастая. Она звучала все яснее и громче, и по мере того, как приближалась песня, возвращался к Майе потерянный было покой.
Да и в самом деле, о чем теперь тревожиться? Девочки идут домой и поют — значит, все хорошо!
И вот прозвучал горн. Отряды выстроились на линейку. Начался новый лагерный день.
Когда шестой отряд отдавал рапорт, из леса, наконец, показались старшие девочки, наделавшие столько тревоги.
И хотя никто не давал команды «вольно», все головы разом повернулись в их сторону, и рапорт пришлось прервать.
Колонной по два девочки подошли к линейке. Тут Гога Беликова, низенькая, живая, светловолосая девочка, которая до того шла рядом с вожатой чуть впереди отряда, повернулась лицом к колонне и, продолжая шагать в ногу со всеми, лихо скомандовала:
— Второй отряд на месте — раз-два, раз-два — стой! Налево шагом марш! Отряд, стой! Равняйсь! Смирно!
Так, прямо с похода, немного усталые, со следами утренней росы, припорошенной дорожной пылью, на ногах, с тяжелыми рюкзаками за плечами, девочки заняли свое место на линейке. Вид у них был гордый я независимый.
Рапорт второго отряда ребята слушали с особенным интересом.
По правде говоря, это был не рапорт, а целый рассказ о походе. Но Гога Беликова — председатель совета отряда — так ловко вставляла в свой рассказ всякие звучные выражения и слова, вроде «чрезвычайное происшествие», «на марше», «бивак», «дневка», что он и в самом деле был похож на рапорт, и даже Майя, не любившая лишних разговоров на линейке, ничего не могла возразить.
А вспомнить девочкам было о чем: они записали рассказ настоящего партизана, собрали богатый гербарий, видели следы лося, нашли залежи гончарной глины, поймали ужа в метр шестнадцать сантиметров длиной и, наконец, заблудились, опоздали и ночевали в колхозе, потому что, как сказала Гога, «не к чести наших мальчиков, путевые планшеты, над которыми семь мудрецов пролили столько пота, не имеют ничего общего с действительностью… Вот!»