— Родные вы наши!..
— Слава вам!..
— Ура-а!..
Народ славил своих воинов, пришедших в столицу с победой. Некоторые улыбались, махали приветственно нам руками, а глаза были полны слез: видимо, вспоминали своих близких, не доживших до этого светлого дня.
Площадь Дзержинского. Пошел мелкий моросящий дождь. Он все-таки прорвался и больше уж не переставал весь день.
Вот и Красная площадь — украшенная кумачом, праздничная, ликующая.
— Парад, смирно!
Командующий парадом Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский, приняв рапорт начальника гарнизона, величаво застыл на коне в ожидании выезда принимавшего парад Маршала Советского Союза Г. К. Жукова.
Рокоссовский изредка бросал теплые взгляды на четкие колонны войск, только что пришедших со славой с полей войны. На груди участников Парада Победы и на знаменах, которые их осеняли, блестели ордена и медали.
Взоры всех присутствующих на Красной площади обратились к дорогим лицам стоявших в строю воинов и к одному из славных полководцев армии победителей. Зрители с восхищением смотрели на красивую фигуру всадника, как бы слившегося с конем и державшего в руке обнаженную шашку.
Константин Константинович был внешне спокоен, и ничто не выдавало его внутреннего волнения в эти торжественные минуты, а его конь нетерпеливо бил ногами о камни мостовой.
Нескрываемое любопытство и уважение было написано даже на лицах военных атташе — представителей армий иностранных государств, стоявших у правого крыла Мавзолея.
Гром аплодисментов, прокатившийся по площади, возвестил о появлении на крыле Мавзолея руководителей партии и правительства.
Кремлевские куранты отбивают десять ударов.
Из Спасских ворот выезжает прославленный в боях за Родину Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. Площадь замерла. Рапортует Маршал Рокоссовский. Начался объезд войск, об окончании которого возвестили громкие торжествующие крики «ура». И вот раздались мощные, тысячетрубные звуки «Славься!». Глинка как бы воплотил в эти величественные звуки все, что характерно для нашего великого народа: широкую душу, богатырскую мощь, готовность на беспримерные подвиги во имя Родины, человечность и в то же время беспощадность к врагам родной земли.
Начался торжественный марш победившего народа, именно народа, ибо мы воплощали в себе весь советский народ, без помощи которого войска не могли бы победить.
Пошел Карельский фронт. Подал и я команду на поворот направо и потом на ходу — налево. Уже близко трибуна, а оркестр Чернецкого все играет марш для карельцев. Что делает дирижер? Когда мы возьмем ногу?.. От волнения меня начинает прошибать пот. Так и есть: Чернецкий запоздал перейти на «Марш энтузиастов». Запоздал, видимо, потому, что на тренировках привык играть марши для колонн семибатальонного состава, а карельский сводный парадный полк насчитывал пять батальонов. Чернецкий спохватился, поспешно перешел на наш марш, когда я уже поднял шашку для салюта. Впереди идущий маршал Говоров и следовавшие за ним командармы начали менять ногу, приноравливаясь к сменившемуся такту.
Что делать? Менять ногу всей колонне? Нельзя! В этом случае половине батальонов придется менять ногу уже перед трибуной... Опозоримся!
Нет! Шага менять не будем. Люди натренированы, уговор помнят, пройдут... Я выдерживаю прежний шаг, на меня равняется вся колонна — так мы договорились на тренировках.
Так и прошли: маршал Говоров с командармами под одну ногу, а я с колонной — под другую. Эту деталь можно заметить при просмотре кинокадров «Парад Победы».
Одним из потрясающих моментов парада было бросание немецко-фашистских знамен к подножию Мавзолея. Знамена с ненавистной всему свободолюбивому миру паучьей свастикой, гремя древками, одно за другим падают на мокрый гранит. Их много — некогда грозных и страшных штандартов, несших с собой кровь невинных жертв, смерть и разрушение. Теперь это грязные, никому не нужные тряпки. Их груда растет. Это все, что осталось от фашистского государства, от его армии. Такая судьба ожидает всякого, кто посягнет на нашу Родину, кто попытается остановить историю...
Наблюдая это всенародное торжество (проведя свои колонны, мы все вернулись к Мавзолею), я позабыл про дождь. И только почувствовав озноб, понял, что промок до нитки.